Почему христиане не боятся «порчи»?

«К чему приковано наше зрение, что мы переживаем острее: могущество нашего врага или силу нашего Господа? Вера в «порчу» и боязнь ее есть именно привязанность взгляда ко злу. Но если в поле нашего зрения не Бог,— значит, мы сами находимся в состоянии отпадения от Бога. И значит, тем беззащитнее мы пред стихиями падшего мира. Следовательно, чем более человек интересуется «порчей» и «сглазами», чем больше боится их — тем и в самом деле он дальше от Бога и тем доступнее он для предметов своего страха. Поэтому не колдунов надо искать, а Бога, не на «порчу» озираться, а Бога взыскивать…»

Слова «сглаз» и «порча» не найти в богословских словарях и энциклопедиях. Эти слова пришли не из церковного языка, а из язычества, из фольклора. Из мира сплетен и преданий, перешептываний и сказок они сейчас, во время повального интереса к магии, проникают в мир книг.

Поскольку же мы ничего не узнаем о «порче» из книг по богословию и истории церковной мысли, то надо обратиться к историкам, изучавшим народные верования.

Николай Костомаров так пишет об этом народном убеждении: «Под именем «порчи» в обширном смысле разумелось вообще нанесение вреда человеческому здоровью от злоумышления или зложелательства, при участии нечистой силы; но в тесном смысле сюда относились по преимуществу те нервные болезни, которые внезапностью и исключительным ужасом припадков потрясают воображение, настроенное к таинственным толкованиям…

«Порча» сообщалась через разные предметы, посредством ветра и выимки следа. Равным образом колдуны пересылали свое зложелательство через подмет разных вещей, к которым случайно мог прикоснуться тот, на кого обращалось злое намерение. Не только верили, но даже избегали сомненья в том, что причины таких явлений надобно искать исключительно во влиянии злых духов, а не в обыкновенной природе. Очень часто появлялись беснующиеся и кликуши. Кликушами они называются потому, что кликали на кого-нибудь, то есть указывали, что такой-то их испортил. О таких бесноватых ходили изустно и письменно истории самые мрачные и вместе самые затейливые. В одном из сборников XVII в. есть повесть об одной священнической дочери, в первую ночь своего брака подвергнувшейся власти бесов, потому что муж ее неосторожно вышел, оставив дверь отворенной и неосененной крестным знамением. Бесы таскали ее на болото, терзали и мучили. Она делалась беременной и рождала чудовищ, наподобие змей, которые сосали ее до крови…

Появление кликуш в городах было истинным наказанием для всего общества; их указания часто принимались и преследовались судом. По одному клику бесноватой женщины брали обвиняемого ею человека и подвергали пыткам, иногда притворные кликуши служили орудием корыстолюбивым воеводам и дьякам; последние нарочно подущали их обвинять богатых хозяев, чтобы потом придраться и ограбить последних. А если кто-нибудь, обезумленный страданиями пытки, наскажет на себя, что он действительно колдун, того сжигали на срубе. Между тем правительство, получив известие о распространении порчи и появлении кликуш в каком-нибудь крае, посылало туда нарочных сыщиков отыскивать и выводить ведунов и ведуний; всеобщее зло удваивалось. Часто обыкновенная болезнь человека служила началом дела о колдовстве. Больное воображение искало причин болезни и тотчас нападало на мысль, что болезнь происходит от супостата. Томит сухота сердечная, есть-пить не хочется, свет белый не мил — верно, напустили, может быть, из-под ветру или со следа, а может быть, зелия чревно-отравного дали, что чаровница собрала в ночь Купалы. Домашние придумывали, от кого бы могла случиться беда. Они имели право указывать на ведуна и просить сыску; а нужно, чтобы только заподозрили в ведовстве — до пытки не далеко.

Самый ничтожный факт, если его не могли объяснить, достаточен, чтобы обвинить человека в колдовстве… Во время войны боялись, чтобы чужие государи не подослали волшебниц испортить государеву семью. Опасение, чтобы лихие люди не нанесли «порчи» царю и царскому семейству, не имело границ. Чуть только случилось прихворнуть государыне или кому-нибудь из царских детей, сейчас подозревали, что их испортили, сглазили или напустили на них худобу. Если в домашнем царском быту возникал какой-нибудь спор между супругами — и этому искали причины в ведовстве и порче. Болезнь царского младенца приписывалась «сглазу» и «порче»»[1].

«В старину ни одно… дело не обходилось без обвинений в чародействе»,— пишет исследователь русского фольклора Александр Афанасьев[2]. «И до сих пор простой народ думает, что все калеки, расслабленные и хворые изурочены колдунами и нечистою силою; всякое телесное страдание и всякое тревожное чувство приписываются «порче» «недобрых людей», их завистливой мысли, оговору и «сглазу» и называются напускною тоскою; нервные болезни — кликушество, икота и падучая, а равно грыжа, сухотка и колотье признаются поселянами за действие злых духов, насланных на человека на срок или навсегда мстительным колдуном. Сами больные, разделяя то же убеждение, выкрикивают во время припадков имена своих врагов, подозреваемых в наслании болезни, и обвиняют их в этом мнимом преступлении»[3].

И даже прямое противодействие церковных проповедников этому верованию перетолковывалось в его же пользу. Так, когда в XIX столетии священник попытался разъяснить крестьянам, что подозреваемая ими женщина никак не виновата в «порче», то есть в том, что в деревне развелось множество истеричек-кликуш, крестьяне решили, что колдунья испортила и батюшку, который однажды зашел к ней в хату и пил у нее чай. «Пошли разные толки и рассказы о том, будто бы во время службы батюшка забывает выходить с Дарами, не может вынести креста, так как он сам «спорчен». Все это оказалось игрой воображения, лишенного всякого основания, и показывает, какой высокой степени нервного возбуждения достигло все население, едва не впавшее в массовые галлюцинации[4].

Знаменитый исследователь русского языка и народной культуры Владимир Даль с горечью пишет о том же суеверии: «Нигде не услышите Вы столько о «порче», как на Севере нашем… Болезнь эта передается от одной бабы к другим, потому что им завидно смотреть на подобострастное участие и сожаление народа, окружающее кликушу, и нередко снабжающих ее из сострадания деньгами… Покуда на селе только одна кликуша, можно смолчать, потому что это бывает баба с падучей болезнью, но как скоро появится другая и третья, то необходимо собрать их всех вместе в субботу перед праздником и высечь розгами. Двукратный опыт убедил меня в отличном действии этого средства: как рукой снимет»[5]

Официальное и церковное отношение к этим повериям было двояким. Безусловно, чародейство считалось грехом. Но признавалась ли действенность этих чар?

В Европе «народная вера в ведьм и в их способность околдовывать людей вплоть до ХII-XIII вв. считалась «ложным суеверием». Составители пособий для исповеди — пенитенциариев или «покаянных книг», распространившихся в Европе с VII в., рассматривали подобные суеверия своих прихожан как «губительную заразу» и неоспоримое свидетельство утраты «истинной веры», а замеченным в ней полагалась 2-летняя епитимья …

Католическая церковь никогда не была замечена в склонности к телесным наказаниям или казни за колдовство. Даже за вредоносное (смертоносное) колдовство полагалось самое большее семь лет покаяния на хлебе и воде. Собственно, осуждались не столько возможные последствия колдовских действий, успех которых в глазах Церкви был сомнительным, сколько сама вера в их эффективность, означавшая все то же идолопоклонство.

Иное дело — реакция светских властей. колдун подлежал наказанию не за отступление от истинной веры, а за причиненный ущерб… Повторю еще раз: до IX в. светское законодательство упорно делало акцент не на самом факте колдовства, а на степени вреда, наносимого колдуном…

Отношение официальной Церкви к народной вере в силу взгляда в раннем Средневековье остается не совсем ясным, так как из Евангелия непонятно, верил ли в нее Сам Христос, и теологи этот аспект народных представлений никак не комментируют. Но в народе вера в «дурной глаз» сохранялась на протяжении всего Средневековья, что явствует из перечня вопросов, которые приходский священник должен задавать прихожанам на исповеди. «Покаянные книги» ничего не говорят нам о болезнях и несчастьях, происходящих от «сглаза», зато осуждают веру «некоторых женщин» в возможность взглядом или оговором околдовывать и изводить соседских утят, гусят, цыплят и прочую живность»[6]. И лишь в XIV в. с возможностью «сглаза» соглашаются католические богословы – причем Фома Аквинский при этом ссылается на труды Аристотеля и Авиценны, откуда он выводит, что душа старой женщины чаще бывает исполненной зла, отчего сам взгляд ее становится ядовитым и опасным, особенно для детей (см.: Фома Аквинский. Сумма теологии.1:92, 4).

На Руси, с одной стороны, в крестоцеловальных записях на верность царю Борису Годунову содержалось обещание «государю, царице и их детям зелья лихого и коренья не давати и не испортити, да и людей своих с ведовством да со всяким лихим зельем и с кореньем не посылати и их, государей, на следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не посылати и следу не выимати»[7].

Воеводу князя Михаила Воротынского обвиняли в связи с ведьмами. Когда связанного князя привели к Ивану Грозному, царь спросил его: «Се на тя свидетельствует слуга твой, иже мя еси хотел очаровать и добывал еси на меня баб шепчущих».— «Не научихся, царь, – отвечал знаменитый воин,— и не навыкох от прародителей своих чаровать и в бесовство верить, но Бога единого хвалити»[8].

С другой стороны, церковные кары для чародеев были тишком мягки. За те грехи, за которые в Европе в те века сжигали, на Руси лишь налагали епитимьи. По наблюдению историка, «к великой чести нашего духовенства надо сказать, что у него колдуны отделывались куда дешевле, чем у западноевропейского. В том самом XVI в., когда в Европе пылали костры, на которых горели живьем сотни ведьм, наши смирные пастыри заставляли только своих грешников бить покаянные поклоны Для наших Патриархов, митрополитов и прочих представителей высшего духовенства ведун, ведьма — были люди заблуждающиеся, суеверы, которых надлежало вразумить и склонить к покаянию, а для западноевропейского папы, прелата, епископа они были прямо адовым исчадием, которое подлежало истреблению[9]

Обращает на себя внимание мягкость этих епитимий. Так, в патриаршей грамоте на основание Львовского братства 1586 г. предписывается за чародейство «епитимья сорок дней поклонов по 100 на день[10]

Еслибы издатель этой грамоты полагал, что колдовство действенно и может по-настоящему навредить человеку и даже погубить его жизнь и здоровье или, что еще хуже, привести ко вселению беса в ни в чем не повинного человека — то епитимья должна была бы быть значительно строже и, «как минимум», приравниваться к епитимье за убийство (пусть даже и с картонным ножом)[11]

В синодальную эпоху церковное и государственное отношение к верованиям в «порчу» становится более определенным. «Регулярное» государство не может позволить себе изводить своих же граждан по столь непроверяемым обвинениям, как обвинения в колдовстве.

Кликуши заявляли, что их околдовали, «испортили», причем называли конкретные имена виновников своих бед, тем самым навлекая на своих недругов церковно-государственные репрессии.

Государство и Церковь превращались в слепые инструменты в руках кликуш. Петр I не любил, когда его использовали. Поэтому с кликушами стали обращаться по принципу: «Доносчику — первый кнут». По заявлению кликуши дело заводилось. Но допрос начинался не с оговоренного лица, а с самой кликуши. И «число дел о «порче» сразу уменьшилось»[12]

«Духовный регламент» обязывает епископов: «Спросит же епископ священства и прочих человек: «Не делаются ли где суеверия? Не обретаются ли кликуши?»»[13]

Со ссылкой на «Регламент» императрица Анна Иоанновна в 1737 г. дала соответствующий указ Синоду: «Сего ноября 15-го дня в полученном Ея И. В., за подписанием собственныя Ея И. В. руки, Святейшему Синоду в указе, сего же ноября 14-го дня состоявшемся… объявлено: может-де памятно быть не токмо суду, но и прочим духовным и мирского чина подданным Ея И. В., тщательным к твердому содержанию веры и закона Божия и догматов церковным людям, какия в прошедших летах явились в Российской Империи от некоторых незнающих совершенно закона и правил и истиннаго ко спасению души пути, самовымышленныя к поколебанию и сумлительствам простого народа разныя суеверия, между которыми находились инде и кликуши; но все такие бездельные суеверцы, тогда ж, по взятии их к следствию, в тех противных закону и совести продерзостях признались и за то жестоко наказаны, и впредь того во всей Ея И. В. Империи не токмо указами предецессоров Ея И. В. прилежно предостерегать и таких суеверцев, где б иногда кто явился, хватать и наказывать повелено… и… каждому Архиерею в своей епархии тщательно наблюдать и смотреть о кликушах, чтоб оных до суеверных шалостей не допускать… и для лучшаго того смотрения… указано Епископам по всем городам учредить из духовнаго чина нарочных… благочинных, которые б, сколь скоро где что в народе к суеверию подлежащее появилось, тотчас объявляли о том им»[14]

Сенатский указ 1770 г. «рассказывает, что в Яренском уезде несколько беспутных девок, притворяясь испорченными, выкликали на восемь мужчин и женщин Печорской и Устненской волостей, называя мужчин батюшками, а женщин матушками. Соседи, услыша о том, собрались и приступили к обвиненным в «порче» девушек с угрозами, чтобы признались добровольно, потом пришли сотские, стали сечь их и мучить. И сии, совсем невинные, не стерпя побои, а притом опасаясь не только горшего себе жребия, но и самой пытки в городе, которою им угрожали, объявили себя чародеями. Несмотря на признание, они все-таки представлены были в город, и там под плетьми были допрашиваемы, и, убоясь от разноречия конечной себе гибели, прежние свои признания подтвердили. Дело об них сначала производилось в Яренской воеводской канцелярии, а потом перешло в Великоустюжскую духовную консисторию, и оба эти судилища обвинили судимых крестьян «в чародействе и посредством оного в «порче» людей». Дело дошло до Сената. «С сожалением выслушав» это дело, Сенат нашел: 1) что подсудимые были подвергнуты напрасному истязанию, ибо их признание в чародействе было вынуждено плетьми и страхом; 2) невежество судей, которые поверили чудовищному народному преданию, якобы «порча» людей производится посредством пущаемых на ветер, даваемых якобы от диавола червяков, и что оные на ветер пущаемые червяки входят в тело тех, которые из двора выходили, не помолясь Богу и не проговорив Иисусовой молитвы… 3) диавольские червяки, присланные за казенною печатью (!), оказались обыкновенными мухами, которых одна из подсудимых наловила и высушила, чтобы удовлетворить судей, а себя избавить от истязания. Поэтому Сенат определил: обвиненных отпустить, воеводу отрешить, сотских и десятских наказать батожьем, а кликуш высечь плетьми»[15]

«В 1785 г. Вениамин, епископ Архангельский и Холмогорский, доносил в Архангельское наместническое правление, что, вследствие указа 1737 г., доставлена священниками из Пинегского округа ведомость о кликушах, коих оказалось девятнадцать человек, и под их именами подписано, что именно и как кричат и кликушество свое производят, «Оные именованные женщины кричат необычно во время хождения со крестом, и со святыми водами, а наипаче во время хождения, и в прочия времена, когда оные кликуши начнут мучить, иногда иные бывают без памяти, и ударяют сами себя, и за волосы терзают, и сквернословятся всячески».

Этот рапорт священников доставлен был Синоду с уведомлением, — что и в других приходах в том же Пинегском и Мезенском округах имеются кликуши. Синод на это донесение отвечал, «что как по высочайшему о губерниях 1775 г. ноября 7-го дня учреждению, 399-й статьи, таковые дела относятся к рассмотрению совестного суда, то на основании сего и сообщить из консистории в Архангельское наместническое правление о поступлении с ними по законам».

Но, передавая это дело к наместнику, Вениамин прибавлял, что он много рассуждал о кликушах, и оказалось, что «сие кликушество есть икота, тако ж и стрелы есть не колдовство, но натуральная болезнь, и происходит не от воды ли, в самом деле нечистой, и производящей в человеке червя? И потому не подлежит ли сим людям, икотою и стрелами страдающим, изобрев истинную причину, подать прежде средств к избежанию и излечению тех болезней, нежели издать их, как преступников»»[16]

«Тринадцатого мая 1773 г. последовал указ Святейшего Синода о воспрещении духовенству петь молебны и читать слово Божие над кликушами и прочими порчеными людьми, о которых «не иное должно иметь разсуждение, как о прямом притворстве и обмане и суеверии»»[17] И даже антизаговорная «молитва святого Киприана» рассматривалась как улика и изымалась при обысках[18]

Статья 937 «Уложения о наказаниях Российской Империи» гласила: «Так называемые кликуши, которые делают на кого-либо изветы, утверждая, что он причинил им зло будто бы посредством чародейства, подвергаются за сей злостный обман: заключению в тюрьме на время от 4-х до 8-ми месяцев»[19] Эта норма не была вполне бездейственной. Так в 1861 г. Екатеринославская уголовная палата признала священника Донцова виновным в распространении суеверных представлений о «порче» и кликушестве»[20]

Вообще гражданскому суду подлежали «в колтунах, босые и в рубашках ходящие»[21] Последний случай применения 937-й статьи относится к 1874 г., когда Устюжский окружной суд за попытку оклеветать крестьянку Степаниду Харламову приговорил шестерых кликуш к небольшим срокам тюремного заключения, а «спорченого» крестьянина – к пятидесяти ударам розог[22].

Впрочем, «порченый» мужик — это редкость. В ту пору уже отмечали, что кликушество имеет достаточно определенную социологическую прописку: практически не было кликушества на Украине, не встречалось оно у мальчиков, крайне редко встречалось у мужчин, не было его и у лиц из образованных сословий…[23]

Однако не только в народе продолжали рассказывать о порчах. Было бы странно, если бы взаимодействие между церковным учительством и народом шло только в одну сторону. Духовенство тоже не могло не испытывать воздействия народа (тем более что по уровню богословского образования оно зачастую от него почти не отличалось). Так что было бы странно, если бы общенародные убеждения и суеверия вовсе не просачивались в приходский быт и никак не затрагивали рядовое духовенство (да и не только рядовое: в начале IV в. Эльвирский собор своим 34-м правилом запретил зажигать днем свечи на кладбище — «чтобы не беспокоить души святых»)[24]

Поэтому не всякое предание, повествуемое в монастырской келлии (или даже записанное в монастырской летописи) или на приходе, есть предание собственно церковное. «Очень может быть… что, внося некоторые из трактуемых молитв, переписчики и догадывались о темном первоисточнике их происхождения не надо забывать, что если литургическая критика… и даже в Греческой Церкви не всегда стояла на должной высоте, то нечего и говорить о недостатках ее в старинной Русской Церкви»[25]

В только что упомянутой Греческой Церкви бытовал, например, даже Чин проклятия человека псалмами («Псалмокатара»). В этом случае еще не изобличенному преступнику не просто объявлялось его отлучение от церковного общения, общения в общецерковных молитвах и Причастии (собственно церковный смысл анафематствования). Но и вместе с этим проклятием возносилось и пламенное моление о жесточайшем и всеобъемлющем наказании преступника и о поражении его всяческими, внутренними и внешними, недугами, которые сделали бы явным преступность этого человека и тем самым вывели бы его из неизвестности[26] «По уставу этого последования, требуется пригласить семь священников, которые должны совершить Литургию. По окончании Литургии они должны выйти в облачении… на средину… храма. Здесь приготовляется тарелка, в которую наливается «хороший уксус», а вокруг нее ставится семь смоляных свечей. После того в тарелку кладется кусок негашёной извести в объеме одного яйца и должно читаться все положенное в последовании. Что же касается до употребления смеси из уксуса и негашеной извести, то на уместность применения их навело химическое последствие такого смешения… бурная реакция. При ней разложение извести под воздействием уксусной кислоты производит кипение, сопровождаемое выделением газов, а в результате остается густая и очень клейкая масса как указание на «вязание» властью Церкви совершившего преступление»[27]

Затем «все… священники берут в свои руки по одной горящей свече и… каждый из них по очереди произносит предназначенную для него часть псалма и, сверх того, произносит еще так называемый… тропарь Иуды. Когда все семь священников исполнят это, тогда, — говорит устав, — да отлучают и да творят отпуст; тарелку же да перевернут вверх дном и в таком виде да оставят ее внутри церкви»[28]

В другой греческой рукописи, опубликованной Александром Алмазовым, предлагается совершение подобного рода Чина начинать еще до Литургии. В этом случае «к Литургии… предписывается приготовить чистого уксуса и чистой извести, новый сосуд, семь же смоляных свечей и пять просфор пресных, свалянных «двигая рукой назад и вперед». Удар в било к Литургии должен делаться левой рукою, совершая же Литургию, священник надевает обувь с правой ноги на левую и обратно и, сверх того, облачается «во всю священническую одежду наизнанку» При совершении Литургии… предлагается еще на выбор: «Когда поминаешь мертвых, если хочешь, чтобы он (отлучаемый) помер,— помяни и его в ряду мертвых; если же желаешь ему жить,— помяни его в ряду живых»»[29]

Как видим, порой даже духовенство способно идти на поводу у верований прихожан, переступая при этом евангельские и святоотеческие заповеди^[30]

В древнерусских и сербских Служебниках и Требниках была молитва, надписанная: «Молитва, егда вода в человеке запрется» или «Молитва от запора воды человеку»[31] Один соловецкий Лечебник содержал в себе заговор: «Како еще кровь умолвити, чтобы перестала»[32] В русском Требнике была «Молитва. Егда жена детя родити не борзо», звучавная так: «Иже обрет Исус Христос со Иоаном Бословцом. Обрели жену ражающу не может родити. И рече Господь нашь Иоану Богослову: вгряди Иоане рцы ей в правое ухо. От Бога раждающис выйди младенче Христов. Христос тя зове. Помяни Господи сыны едемския во дни Иеруслмовы глаголющая. Истощайте и (стощайте) до основания земли…» [33]

Была в Требниках и молитва «на закрутку»…[34]

В древности подобных молитв-заклинаний в церковном обиходе было немало. Но постепенно, по мере роста богословского образования духовенства, они исчезают из церковных книг.

Впрочем, есть одно небезынтересное исключение. Именно в поздних, в печатных, Требниках появились ранее не включавшиеся в официальные церковные книги апокрифические молитвы и заклинания. По определению ученого, «заклинание, в противоположность молитве,— есть обращение совершителя или, точнее, его требование, адресованное уже не к подателю блага — Богу, а к источнику и виновнику того зла или бедствия, к устранению которого направляется данное заклинание[35]

Заклинатель декларирует свою связь с Богом, Который полагается страшным для тех существ, к которым обращено заклинание. Итак, молитва просит у Бога блага для себя и для других, в то время как заклинание есть ходатайство, несущее неприятности виновникам зла. Важной чертой заклинания является и то, что «ввиду своего обращения к виновнику зла заклинание, очевидно, понимает этого виновника существом личным, разумным и свободным, а сверх того, и могущественным,— более сравнительно с человеком, но с подчинением могуществу и силе Бога[36]

«При указанном усвоении демону особенного могущества, последнее суеверными представителями невежественной части христианского общества иногда стало распространяться до чрезвычайных пределов, настолько, что демон понимался не только источником зла, действующим по своей инициативе, но действующим и по желанию человека»[37]

Итак, «под именем апокрифической заклинательной формулы нужно разуметь всякое заклинание (безразлично, направлено оно к благу или ко вреду человека), которое усвояет демону власть и могущество в большей степени, чем это допустимо по учению христианскому»[38] – в отличие от заговора, в котором идет речь о технико-магическом воздействии на сам предмет, а не на владеющую им бесовскую силу. «Если в молитве и заклинании положительный результат считается возможным от содействия высшего существа, то в заговоре он усвояется исключительно желанию, воле и требованию самого совершителя заговора»[39]

И вот заклинание из, увы, церковного Требника: «Заклинаю вас… червие, гусеницы… мыши… и различные роды мух… и мравий… Богом Отцем Безначальным, и Сыном Его Собезначальным и Единосущным, и Духом Его Пресвятым… Заклинаю вас вочеловечением Единороднаго Сына Божия… страстию же Его спасительною…» (Чин, бываемый на нивах, или винограде, или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов. Заклинание святаго мученика Трифона)[40]

Почему бы прямо и просто не обратиться к Творцу всяческих? Почему не сказать просто: «Господи, по беззакониям нашим и по воле Твоей святой нашли на нас сии бедствия, но не воздаждь нам по грехом и, аще возможно, минуй нас Твоей праведной и любящей карой»?

Зачем еще обращаться к бездушным и примитивнейшим тварям, делая при этом вид, будто они разбираются в тонкостях церковного учения и знают, что такое «вочеловечение Единороднаго Сына»?

Более того — это заклинание продолжалось еще более странно: «Аще же преслушаете мене, и преступите клятву, еюже заклинах вас, не имате ко мне смиренному и малейшему Трифону, но к Богу Авраама, и Исаака, и Иакова, грядущему судити живым, и мертвым: темже якоже предрех вам, идите на дивия горы, на безплодная древа. Аще же не послушаете мене, молити имам Человеколюбца Бога, еже послати Ангела Своего, иже над зверьми и железом и свинцом, свяжет вас и убиет, зане клятв и молитв мене смиреннаго отвергостеся Трифона: но и птицы посылаемыя моею молитвою да снедят вас. Еще заклинаю вас великим именем, на камени написанным, и не носившем, но разседшемся яко воск от лица огня: изыдите от мест наших» (Чин, бываемый на нивах, или винограде, или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов. Заклинание святаго мученика Трифона)[41]

Что это за «Ангел, иже над зверьми»? Почему Ангел действует «железом и свинцом»? Зачем упоминать о некиих таинственно-неизреченных именах, если Христос уже открыл имя Божие человекам (см.: Ин.17:6) и если уже нет иного спасительного имени под небесами, кроме имени Иисуса Христа (см.: Деян.4:12)?

Происхождение этого заклинания из мира апокрифов — несомненно: «И теперь в греческом Евхологии (а отсюда и в русском Требнике) имеются молитвы, исходное начало которых только и можно находить в ряду молитв собственно апокрифических»[42]

Однако этого заклинания нет у старообрядцев, и ссылки на него используются ими как повод для нападок на «никониан» и их «новизны». Не было его и в Большом Требнике Киевского митрополита Петра Могилы (который вообще-то содержит — в отличие от современных чинопоследований— немалое число упоминаний о вреде от чародеев[43]) В рукописных экземплярах русского Требника оно неизвестно; в печатный Требник оно вошло только с 1677 года. В греческих и западноевропейских сборниках оно известно и ранее — но именно в составе апокрифических народных сборников, и никогда не в церковных Евхологиях (Требниках). По выводу А. Алмазова, эта молитва не входила в церковные сборники молитв до XVII века[44]

Стоит заметить, что в современных изданиях Требника эти заклинания, непродуманно заимствованные из околоцерковной письменности в собственно церковную книгу, уже снова устранены.

Это вполне уместное вмешательство цензуры: ведь в целом церковная традиция (и прежде всего — богословие) призывала относиться к вере в «порчу» как к суеверию.

Я раскрыл несколько книг, дающих практические советы священника[45] – но нигде я нашел упоминаний о «порче» и рекомендаций о том, как священник должен ее «снимать» и как он должен защищать свою паству от чародейств. В них говорится о том, как священник должен защищать своих прихожан от веры в действенность чародейства: «Бороться с русалками и языческими обрядами, если они не имеют безнравственного характера, малоплодоносное дело. Нужно бороться с предрассудками и суевериями наиболее жизненно вредными, особенно родящими вражду: «сглаз», знахарские способы лечения»[46]

Народные представления действительно в центр религиозной жизни ставят борьбу «белой» и «черной» магий. А церковное богословие поступает совершенно недемократично и к голосу народа в этом вопросе все же не прислушивается.[47] Почему?

Дело в том, что если принять эту народную веру всерьез, то придется приписать колдунам немалую силу. И тогда в сердце поселится страх. Тогда надо будет опасаться колдунов и бояться «порчи». А это будет означать утрату Евангелия — благой, радостной вести о Спасителе.

Страх перед колдовством может довести и до прямых преступлений. Колдовство столь страшно для ищущих его, что они прямо призывают к убийствам: «Уже после войны, когда я с Полюшкой-блаженной беседовал, то прямо спросил ее: «Скажи мне, а что, если убить колдуна?!». Она сразу мне ответила: «За колдуна — золотой венец от Господа!»[48]

Причем кандидата на убийство можно определить самому по такому, например, критерию «Если кто-нибудь сам ворожит или приколдовывает, то сам же первым делом и будет непременно отрицать существование магии и колдовства»… это — первый признак!»[49]

По этому критерию надо было бы христианам казнить апостола Павла, учившего, напомню, не бояться никакой магии и не считаться с нею, ибо идол в мире есть ничто (ср. 1 Кор.8:4). Что ж, попробуем более спокойно посмотреть на «порчу». Это вопрос о том, каким может быть влияние языческой магии на жизнь христианина, который сам к этой магии не обращается и придерживается христианских принципов.

При рассмотрении любого духовно-богословского вопроса для православного христианина естественно обращаться прежде всего к Писанию, к слову Божию, затем к свидетельствам церковного Предания.

Слова «порча» и «сглаз» отсутствуют в Библии.

В греческом тексте Нового Завета встречаются слова «волхвование» и «волхв» [см.: Деян. 8:9; 8:11; 13:6, 8; Мф. 2:1, 7, 16]). Посмотрите эти места, и увидите, что из них никак не следует призыв: «Бойтесь колдунов!». Маги бессильны навредить чем-либо христианам.

Есть в Евангелии выражение, которое можно было бы воспринять как указание на «дурной глаз»: ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство (Мк.7:21-22). Завистливое око, в переводе буквально – «дурной, лукавый глаз». Но в святоотеческих толкованиях это выражение воспринимается иначе, чем в просторечии: «Под «лукавым оком» разумеет или зависть, или распутство: потому что и завистливый бросает на завидуемого обыкновенно лукавый и язвительный взгляд, и развратный, засматриваясь своими очами, стремится к делу лукавому»[50]

Есть восклицание апостола Павла: о, несмысленные Галаты! кто прельстил вас не покоряться истине? (ср.: Гал.3:1).Латинское слово fascinavit, равно как и греческое έβάσκανεν, переведенное как прельстил, может означать — «испортил, сглазил». Но почему же тогда апостол Павел к таким людям не со святой водой приходит, а с проповедью и увещанием? От «порчи» слова и аргументы не спасают… Значит, то прельщение, о котором упоминает Апостол, есть прельщение обманным словом, а не колдовскими чарами.

Некоторые современные переводчики предпочитают видеть здесь именно магию. В переводе «Благая весть» это звучит так: «О неразумные галаты! Кто-то околдовал вас, хотя на ваших глазах было объявлено, что Христос умер на кресте». А в переводе Валентины Кузнецовой еще хуже: «Галаты, глупцы, кто вас сглазил?! Вы же, казалось, собственными глазами видели распятого Христа, когда внимали моей вести!». По этому поводу официальный церковный журнал говорит, что «богословская нечуткость авторов новых функциональных переводов дает о себе знать на каждом шагу. Не хотят ли сказать авторы новых переводов, что апостол Павел верил в колдовство или «сглаз»? В греческом оригинале здесь стоит слово έβάσκανεν (аорист от глагола βάσκαΊνω), которое в данном контексте могло бы означать скорее соблазнил, ввел в заблуждение, чем сглазил или околдовал»[51]

Еще есть в новозаветном греческом языке слово (φαρμακον, которое может быть переведено на славянский как «порча».[52]

Оно один раз встречается у апостола Павра (перечисление восемнадцати грехов, которые делают не возможным наследование Царства Небесного [см.: Гал.5:19-21]). Понятно, что любое колдовство есть грех хотя бы потому, что обращает ум колдуна не к Богу, не ко Христу. А тот, чье сердце не со Христом, не может быть введен в Царство Христово… Но нигде апостол Павел не говорит о том, что колдовство может причинить вред другим людям.

И пять раз φαρμακον встречается в Откровении Иоанна Богослова.

Прочие же люди… не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и… идолам… И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем (Откр.9:20-21).

Боязливых же и неверных… и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою (Откр.21:8).

В другом стихе говорится, что вне Града Божия будут чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду (Откр.22:15).

Как видим, Писание упоминает о чародействе лишь как об одной из разновидностей тяжких грехов. Занятия чародейством — то, что вредит самому грешнику, но не то, что приносит беду тем, с кем этот несчастный грешник находится во вражде. Ничто в Писании не дает нам оснований считать, что колдовской грех соседа может повлиять на христианина.

Только Откровение предполагает, что от волшебства может быть вред другим. В одном стихе говорится о действии духа заблуждения и обмана, исходящем от Вавилона: волшебством, твоим введены в заблуждение все народы (Откр.18:23). Однако вспомним, что слово φαρμακον лишь вторичным своим значением имеет «волшебство». Первичное его значение — «отравление, яд». Вавилон отравляет окружающие народы. Чем? Скажем ли на языке магии: мол, колдовскими чарами вавилонские колдуны подчиняют себе волю и умы окружающих людей? Скажем ли на современном жаргоне: Вавилон «зомбирует» их сознание? Или речь идет об отраве идеологической, о лжи, распространяемой из мировой столицы? Именно в последнем смысле понимает это место «Толковая Библия»: вина Вавилона «в волшебстве, то есть в его развращающей политике»[53]

Слово «чародеи» есть в славянском переводе Писания: лукавии же человецы и чародее преуспеют на горшее, прельщающе и прелъщаеми (2 Тим. 3,13). Русский текст говорит о «злых людях и обманщиках». Греческое γόητες может означать и колдунов, и шарлатанов. Латинский перевод говорит о seductores — «соблазнителях». Важно отметить, что как для апостола Павла, так и для его переводчиков опасность «чародеев» состоит не в том, что они «вредительствуют», а в том, что они вводят в заблуждение, соблазняют, прельщают. Поэтому вполне обоснованно святитель Феофан Затворник поясняет, что под чародеями славянского перевода «должно разуметь не волхвов и магов, а лица, очаровывающие представлением лжи красною и увлекающие в след ее… Лукавии человецы и чародее будет посему: лукавые и обольстительные проповедники лжи»[54]

«Чародейства» опасно не своим «колдовским» наполнением, а тем, что оно несет с собой обман и прельщение.

Так что нигде в апостольских текстах нет призывов бояться силы языческой магии. И даже на страницах Ветхого Завета мы не видим магической власти языческих жрецов над Израилем. Например, мы видим, что сатана испросил у Бога дозволения коснуться болезнью и горем Иова, но мы не видим, чтобы он это сделал через посредство языческого жреца или колдуна.

В новозаветные же времена, еще раз напомню, о всех «порчах», «насланных болезнях» и «наговоренных продуктах» апостол Павел ясно сказал любителям «бабьих басен»: идол в мире ничто (1 Кор. 8,4). Участники сплетен про «порчу» должны сделать выбор: или для них вместе с апостолом Павлом идол есть ничто, или же для них сам апостол Павел есть ничто. Не стоит искать встречи с идолами. Нельзя соучаствовать в языческих молениях и церемониях. Но если язычник («колдун») что-то подложит мне в холодильник, в сумку или под порог—от этого не может произойти никакого духовного вреда для меня.

Итак, Писание не дает оснований для того, чтобы жить под страхом «порчи». В мире Библии немыслимы события, подобные следующему: «Одна женщина работала кладовщицей. И как-то одна сотрудница попросила ее подписать ей фиктивный документ, что учреждение якобы получило столько-то пищевого масла, а после этого масло потихоньку списать. Кладовщица была женщиной честной и на такой подлог не согласилась. Тогда сотрудница с угрозой ей сказала: «Ты у меня это масло всю жизнь будешь помнить». После этого она сама или через чародеев навела колдовство, «порчу» на кладовщицу и дочь ее. Кладовщица заболела эпилепсией. И как-то ранней зимой она пошла на реку, лед под ней проломился, и она утонула. Дочь ее тоже стали преследовать бесы, она перенесла в жизни много несчастий и наконец пришла к священнику на отчитку, чтобы избавиться от действия колдовства»^[55]

В это мире нет Бога, но есть только бесы и их служители. И Бог бессилен, что не может избавить от колдовской мести человека, поступившего по совести и закону. И в таком мире жить поистине страшно.

Теперь обратимся к свидетельству Предания. Достовернейший голос Предания — это вероучительные определения Вселенских Соборов. Но ни в догматических определениях Вселенских Соборов, ни в изложениях веры и вероучительных книгах нашей Церкви, ни даже в катехизисах и «Законах Божиих» — нигде в качестве части православного вероучения не именуется вера в «порчу» и в угрозу, устремляющуюся к нам со стороны языческих практиков.

Несомненно, что падшие духи могут входить в души и жизнь людей, сознательно к ним обращающихся. Несомненно, что христианин (крещеный человек), обратившийся к оккультному миру за каким-либо чудом, рискует получить «обслуживание по полной программе» — вплоть до одержимости. Спорен вопрос о границах влияния падших духов на жизнь нехристиан, если последние прямо к ним не взывают. Неясен вопрос о том, может ли один язычник магическим путем воздействовать на жизнь и здоровье другого язычника. Но если предположить, что по просьбе неких язычников падшие духи смогут контролировать жизнь и здоровье христианина, то встает вопрос — от чего же нас защитил и спас Христос? Богатства и земной власти Своим ученикам Он не дал. И вот оказывается, что на частицу Его Тела, на церковную частицу (даже на «Божественную больную») любая знахарка может наслать любую напасть… Утверждающие, что такая власть у язычников есть, просто хулят Христа.

Богословие — наука практическая. Помимо теоретических выкладок, я предложу для пастырского обсуждения очень простой вопрос. В свое время в московском Государственном музее Востока существовала «школа магии». По уверению некой оккультистки, некий «Учитель» совершил над ней «обряд раскрещения». «Раскрещенная» ученица, научившись оккультной практике, затем якобы смогла материализовать душу своего умершего мужа и даже зачала от него через два года после его смерти…[56]

Предположим, что по прошествии времени эта «раскрещенная» ведьма решила покаяться и вернуться в Церковь. Должен ли священник крестить ее вторично? Священник должен проверить глубину ее покаяния — да. Уяснить меру решительности ее отказа от ее колдовского прошлого — да. Призвать ее к публичному отречению от сатаны и дел его — да. Наложить епитимью — да. Но должен ли священник перекрещивать ее? Перекрещивание означало бы, что сатана может налагать свою печать на человеческую душу с такой же силой, как и Спаситель, что он может изничтожить крещальный дар Бога человеку. Это означало бы признание того, что по влиянию на нашу жизнь Бог и диавол равномощны. Такое предположение было бы кощунством. И церковная традиция о подобных случаях говорит однозначно: как бы ни были велики грехи человека по крещении, но крещение не повторяется: «Верую во едино крещение во оставление грехов». И это значит, что нет у сил тьмы власти до конца стереть печать Христову в душе человека.

Кроме того, вопрос здесь стоит и аскетически. К чему приковано наше зрение, что мы переживаем острее: могущество нашего врага или силу нашего Господа? Вера в «порчу» и боязнь ее есть именно привязанность взгляда ко злу. Но если в поле нашего зрения не Бог,— значит, мы сами находимся в состоянии отпадения от Бога. И значит, тем беззащитнее мы пред стихиями падшего мира. Следовательно, чем более человек интересуется «порчей» и «сглазами», чем больше боится их — тем и в самом деле он дальше от Бога и тем доступнее он для предметов своего страха. Поэтому не колдунов надо искать, а Бога, не на «порчу» озираться, а Бога взыскивать.

Поэтому в творениях святых учителей Церкви отсутствует тема «порчи» и противостояния ей. Христианин не должен обращаться к нецерковным религиозным практикам – об этом Отцы предупреждают постоянно. Но если предположить, что язычество само может вторгаться в жизнь того христианина, который и не помышлял взывать к духам, — то что же остается от той свободы, которую, по торжественному уверению апостола Павла, даровал нам Христос?

Напомню, что святитель Василий Великий (см.: Святитель Василий Великий. Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах. 55) среди причин болезни не отмечает «наведенную порчу» или вред, причиненный христианину колдуном-язычником (которых во времена святителя Василия было весьма много). И страшнее всех чудовищ, опаснее сонма бесов и всех бесноватых святитель Иоанн Златоуст полагает завистливого сребролюбца: «Я желал бы жить со множеством беснующихся, нежели с одним из страждущих такой болезнию Сребролюбцы считают врагом своим человека, не причинившего им никакого вреда, желают сделать рабом свободного и ввергают его в бесчисленные бедствия; напротив, беснующиеся ничего другого не делают, как только в самих себе питают болезнь. Первые ниспровергают множество домов, заставляют хулить имя Божие, являются заразой городов и всей вселенной; а мучимые бесами более достойны сожаления и слез представим себе человека, извергающего из очей своих огонь, черного, вместо рук имеющего на обоих плечах своих висящих драконов; представим у него такие уста, в которых вместо зубов вонзены острые мечи, а вместо языка находится источник, изливающий яд и испускающий смертоносное питие; представим, что чрево его пожирает более всякой печи, истребляет все ввергаемое, а ноги как бы крылатые и быстрее всякого пламени. Пусть лицо его будет составлено из собачьего и волчьего; пусть он не будет произносить ничего человеческого, но будет издавать из себя звуки нестройные, отвратительные и страшные; пусть даже в руках у него будет пламень. Может быть, вам представляется страшным сказанное мною; но я еще не изобразил его надлежащим образом. К сказанному надобно присовокупить и еще нечто: пусть он поражает встречающихся с ним, пожирает и терзает плоть их. Но сребролюбец гораздо хуже и такого чудовища»[57]

Сегодня на сребролюбцев (по-современному — банкиров) навешивают ордена, а народ пугают байками о «порчах».

Но нет такого понимания «духовной брани» в творениях святых Василия Великого, Макария Великого, Григория Богослова.

Святитель Николай Японский прожил свою жизнь среди язычников. В своем дневнике он отмечает случаи враждебного отношения японцев к нему и к Православию. Отмечает свои неудачи и болезни. Но ни разу святой Николай не предполагает, что напасть свалилась на него вследствие колдовства язычников.

Не видно следов страха перед «порчей» и у русских Апостолов, трудившихся среди сибирских и американских шаманистов. Ничего не говорят они о заговоренных предметах и косых взглядах, через которые якобы передаются болезни и проклятия. Например, митрополит Нестор Камчатский (в пору своего служения на Камчатке — еще иеромонах) описывает странную болезнь камчадалов — навязчивые подражания: «Однажды в церкви… сторож неожиданно зацепил подсвечник… он покатился по наклонному полу. Большинство молящихся туземцев в церкви… с испугом почти поголовно так же упали на пол и покатились, подражая движению подсвечника… достаточно внезапного потрясения, и одержимые начинают делать и говорить непроизвольно, бессознательно то, что им прикажут. Припадок продолжается недолго, после чего больные мгновенно приходят в себя[58]

Но слово «одержимый» здесь митрополит Нестор употребил в светском значении этого слова, а не в духовном. Он поясняет: «Предполагают, что заболевают… жители Камчатки на почве недостаточного и скверного питания юколой»[59]

Как видим, среди причин психической болезни миссионер не увидел действий шаманов. Единственное место Писания, из которого можно было бы вычитать представление о том, что предмет, к которому прикоснулся колдун, опасен для случайно подобравшего его христианина: а других страхом спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотью (Иуд.1:23). Но святоотеческое толкование этого места исключает возможность грубо-оккультного понимания текста: «Оскверненная одежда есть жизнь, оскверненная многими преступлениями вследствие плотской страсти. Ибо о каждом человеке узнают, праведен он или нет, по образу жизни как бы по одежде. Один имеет чистую одежду, добродетельную жизнь. Другой — оскверненную, жизнь с делами злыми. Или, лучше: одежда, оскверненная плотью, есть такой навык и настроение совести, обременяющие душу памятованием о порочных движениях и действиях плоти, смотря на которые постоянно как на одежду свою душа наполняется зловонием страстей[60].

Вслушаемся еще раз в наставления преподобного Антония Великого, переданные святителем Афанасием Великим: «Где знамение крестное, там изнемогает чародейство, бездейственно волшебство» (Святитель Афанасий Великий. Житие… Антония. 78). «Демоны все делают, говорят, шумят, притворствуют, производят мятежи и смятения к обольщению неопытных, стучат, безумно смеются, свистят; а если кто не обращает на них внимания, плачут и проливают уже слезы, как побежденные… Не должно нам и бояться демонов… потому что они бессильны и не могут ничего более сделать, как только угрожать» (Там же. 26-27). «Диавол есть человекоубийца искони. Между тем мы живы еще, и даже ведем образ жизни, противный диаволу. Итак, явно, что демоны не имеют никакой силы» (Там же). «Чтобы не бояться нам демонов, надо рассудить и следующее. Если бы было у них могущество, то не приходили бы толпою, не производили бы мечтаний, не принимали бы на себя различных образов, когда строят козни; но достаточно было бы прийти только одному и делать, что может и хочет, тем более, что всякий имеющий власть не привидениями поражает, но немедленно пользуется властью как хочет. Демоны же, не имея никакой силы, как бы забавляются на зрелище, меняя личины и стращая детей множеством привидений и призраков. Посему-то наипаче и должно их презирать, как бессильных» (Там же). «Даже над свиниями не имеет власти диавол. Ибо, как написано в Евангелии, демоны просили Господа, говоря: повели нам ити (Мф.8:31) в свиней. Если же не имеют власти над свиниями, тем паче не имеют над человеком, созданным по образу Божию» (Там же. 29). «Посему должно бояться только Бога, а демонов презирать и нимало не страшиться их» (Там же. 30).

От тех же страхов избавлял свою паству и святитель Иоанн Златоуст: «Бесы без Его позволения не смеют даже прикасаться и к свиньям… Что бесы ненавидят нас более, нежели бессловесных животных, это всякому известно. Следовательно, если они не пощадили свиней, но в одно мгновение всех их низвергли в бездну, то тем более сделали бы это с обдержимыми ими людьми, которых они таскали и влачили по пустыням, если бы провидение Божие, и при самом жестоком мучении, не обуздывало и не удерживало дальнейшего их стремления»[61]

А ведь именно во времена древних Отцов язычество было гораздо более распространенным, чем сегодня. Настоящие языческие жрецы, а не самозваные «посвященные», только что вышедшие из комсомола, жили на окраинах городов и в деревнях. Да и среди христиан было множество людей, которые принесли с собою в Церковь и опыт жизни в язычестве, и языческие предрассудки (все же от атеизма обратиться к истинной вере легче, чем от язычества). И в те времена люди бывали и маловерны, и двоеверны, и малодушны… Но что-то не слышно было в те века церковной проповеди на тему: «Бойтесь языческих жрецов и колдунов!»

Так кто же это отменил слова апостола Павла о ничтожестве идолов? Где это в Писании и в святоотеческом богословии говорится о том, что язычник может навести колдовскую «порчу» на православного, крещеного, церковного человека? Где в творениях древних Отцов предупреждения о том, что наговоренная нитка, иголка или вода могут навредить христианину? С каких это пор Промысл Божий и церковная благодать не защищают людей от колдовства? На каком основании утверждается, будто какая-то тварь может отлучить нас от любви Божией? Тем, кто полон решимости транслировать дальше страхи перед колдовством и «порчей» (которые действительно вредят — но тому, кто ими занимается), порекомендую прочитать отрезвляюще действующее Слово преподобного Иоанна Дамаскина «О драконах и привидениях» и подумать — не относится ли и к ним предостережение святого Отца: «Невежество — вещь ненадежная»[62]

Пусть мне покажут тексты, написанные святыми учителями Церкви, в которых утверждается, что колдун может навести «порчу» на христианина, да еще на постоянно причащающегося Святых Даров, да еще на священника. В нынешних апокрифах запросто повествуются байки вроде: «Село, где служил батюшка, сплошь из колдунов состоит, на Украине это обычное дело. Однажды о. Валерий заболел. Едва взглянув на него, старица сказала: «Тебе загнали девять колов. Три кола я с тебя сняла, шесть осталось, давай молиться». За минувшую ночь ей стало хуже: она его боль на себя взяла. Чаще всего люди не подозревали, что их облегчение ношей ложится на матушку. Обнимет, поцелует — казалось бы, благословляет, а она их хворь на себя берет»[63]

Ничего подобного этому нет ни у преподобного Исаака Сирина, ни у святителя Иоанна Златоуста, ни у святителя Феофана Затворника, ни у святителя Игнатия Брянчанинова — нигде у святых богословов не встречал я рассказов о «порченых»[64]

Мне удалось найти только один текст, принадлежащий перу святого Отца и излагающий подобные верования. Святитель Димитрий Ростовский в своей антираскольнической полемике (надо признать, очень предвзятой) приводит рапорт старого священника, который был уверен, что лет тридцать назад в его приходе староверы сжигались под влиянием наведенной на них «порчи»… Еще один аналогичный пример, — когда магия затронула уже всю Польшу, – святой Димитрий почерпнул из католических польских изданий. Как видим, святой Димитрий говорит о таких вещах не из собственной духовной практики…

Учась и в семинарии, и в академии,— ни на одной из лекций я не слыхивал о подобной напасти. И если, согласно новоявленным апокрифическим «Житиям подвижников и подвижниц благочестия XX в.», новые подвижницы только и заняты тем, что воюют с «порчей», то почему же в церковных школах об этом не говорят ни слова? Почему практикумы по борьбе с «порчей» не были введены в семинариях в ту пору, когда чудотворили персонажи упоминаемых здесь книг и очерков, и куда же смотрел Учебный комитет Московской Патриархии, возглавляемый тогда митрополитом Таллинским и Эстонским Алексием, нынешним Патриархом?

Из Предания я знаю другое: в святоотеческих творениях есть прямые предостережения против того, чтобы истолковывать несчастья и немощи свои и своих ближних предположениями о «порчах» и «сглазах».

Святитель Иоанн Златоуст уговаривал не боятьсяиудействующих, вступая с ними в дискуссию: «Ближний, хотя… и понегодует, не может, однако же, сделать тебе никакого вреда… Как негодные слуги, показывая детям страшные и смешные личины (сами-то по себе они не страшны, но только представляются такими по слабости детского ума), возбуждают большой смех; так и иудеи пугают только слабых христиан своими личинами[65]«

И о силе языческой «эзотерики» святой Иоанн был не более высокого мнения: «Душа их преисполнена множества примет. «Например, такой-то, — говорят, — первый встретился со мной, когда я выходил из дому: непременно случится тысяча неприятностей для меня. Сегодня ненавистный слуга, подавая мне обувь, поднес наперед левую: быть большим бедам и напастям. Сам я, выходя из дому, ступил за порог левою ногою: и это предвещает несчастия… Когда же я вышел из дому, у меня правый глаз мигнул: быть слезам» Закричит ли осел, или петух, чихнет ли кто, и, вообще, что бы ни случилось, все их тревожит, так что они… точно скованы тысячами уз, точно находятся во мраке, во всем подозревают (худое) и гораздо больше порабощены, чем тысячи невольников. Но не будем мы такими, напротив, осмеявши все такие (суеверия)… будем считать для себя страшным один только грех и оскорбление Бога. Если все это пустяки, то и посмеемся над этим, равно как и над первым виновником этого — диаволом. Возблагодарим Бога и будем стараться, чтобы нам самим никогда не впасть в такое рабство, а если кто из наших друзей будет пленен, разорвем его узы, освободим его от этого несносного и постыдного заключения, сделаем его способным для восхождения к небу, выпрямим его опустившиеся крылья и научим его любомудрию касательно жизни и веры»^[66]

Святитель Серапион Владимирский возмущался тем, что его паства приписывала знахарям и колдунам слишком большие возможности: «Подумал , что уже утвердились вы… Но вы еще языческих обычаев держитесь: в колдовство верите… Из книг каких иль писаний вы слышали, будто от колдовства на земле наступает голод или что колдовством хлеба умножаются? Если же верите в это, зачем тогда пожигаете их ? Молитесь вы колдунам, и чтите их, и жертвы приносите им — пусть правят общиной, ниспустят дожди, тепло принесут, земле плодить повелят! Вот нынче три года хлеб не родится не только в Руси, но у католиков тоже — колдуны ль так устроили? А не Бог ли правит Своим твореньем, как хочет, нас за грехи наказуя?.. Если Бог попустит, то бесы вершат, попускает же Бог лишь тем, кто боится их, а кто веру крепкую держит к Богу — над тем чародеи не властны!»[67]

Сравним приведенную выше «страшилку о кладовщице» с суждением преподобного Анатолия Оптинского: «Что касается твоей детской боязни быть во власти диавола через какую-то колдунью, то этим ты только доказываешь, что понятия твои о христианине, о Боге, о диаволе суть понятия деревенской бабы. Если в свиней не смели войти бесы без воли Иисуса Христа, как они войдут в людей?»[68]
«Вся эта мглистая сила ничего не значит и ничего не сделает. Она вас только как детей пугает. Свиньи целый легион не посмел коснуться; вас ли, Божиих послушниц, тронет?»[69] Кладовщица, конечно, не монахиня. Но ведь и не свинья. Допустимо ли для христианина предположить, что Господь может оставить без Своего покрова честного человека, поступавшего по совести и по заповеди?

И отговорки типа: «Это действует только на недостойных христиан» — здесь неприемлемы: ибо кого же можно назвать «достойным» христианином? Или мы признаем, что благодать крещения во Христа несмываема и до конца нестираема, или мы становимся на точку зрения протестантов и донатистов и считаем, что благодатность христианских Таинств целиком и полностью зависит от нашего «достоинства».

* * *

Сам я человек весьма далекий от чистой христианской жизни. И при этом я явным образом неудобен тем оккультно-каббалистическим оппонентам, с которыми веду постоянную полемику. По тем схемам, что предлагаются в современных апокрифических брошюрках о «порче», теософы, «неоязычники» и каббалисты должны были бы проводить ночи в прицельном наведении «порчи» на меня, а я не должен был бы прожить и недели после выхода первой моей книжки, критикующей оккультизм… В суд сектанты на меня подавали. С кулаками набрасывались. Толченое стекло в подаренные продукты какие-то мои «уважаемые оппоненты» подкладывали. Но вот «порчи» около себя я не примечал. Отсутствие «порчи» в моей жизни можно объяснить четырьмя причинами. Или со стороны сект не было попыток подействовать на меня на «астрально-духовном плане». Или моя праведность такова, что делает меня неуязвимым для этих стрел. Или магия у них слабая. Или же — сила церковных Таинств такова, что она покрывает и мои грехи, и наветы вражии.

Первый вариант я не могу признать вполне объясняющим мое относительное благополучие. Во всяком случае, от нескольких сект я слышал обещания «помолиться» о моем вразумлении и обращении в их веру. Второе предположение я могу отвергнуть и решительно, и вполне компетентно (ибо грех, мой предо мною есть вину [Пс.50:5]). В третьем вопросе я некомпетентен. Но могу заметить, что, если эта магия не действует даже на меня,— чего же бояться ее остальным христианам?

Так что дело не в их силе и не в моей крепости. Дело в исповедании Православия[70] В благости Божией. И конечно, в молитвах тех православных священнослужителей и мирян, которые поминают меня в своих обращениях к Богу…

Скажем иначе: бесы желают вселиться во всех людей? Да. Нужна ли им для этого помощь посторонних людей (чародеев)? Нет. Есть ли человек, которому кто-либо не желал зла? Нет. Следовательно, и в мире видимом, и в мире невидимом у каждого из нас достаточно недоброжелателей. Но если одержимых все же относительно немного — значит, причина каждого конкретного случая одержимости не в зло-желательстве соседа, а в неисповедимом Промысле Того, Кто знает, как вразумлять сотворенных Им людей и наказывать, как миловать и предостерегать… И значит — к Нему и должны быть обращены наши надежды и наши страхи.

Нельзя забывать (особенно перед лицом наших недругов) великих слов апостола Павла: если Бог за нас, кто против нас? (Рим.8:31). И потому «страха же вашего не убоимся, ниже смутимся, яко с нами Бог». На каждом водосвятном молебне Церковь возглашает прокимен: «Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититель живота моего, от кого устрашуся?». Странное дело, но именно на водосвятных молебнах полно тех людей, которые пришли на них из чувства страха: освященная вода им нужна как оберег от колдунов, наведших на них и страх, и «порчу». Не благодатную помощь от Бога в собственной борьбе против собственных страстей ищут люди в святой воде и не поддержку собственного усилия на пути к святости, но какую-то чисто внешнюю защиту от тех, кого они считают своими врагами (как правило, в колдовстве подозреваются родственники или соседи).

Вместо приходских сплетен лучше довериться трезвым голосам современных монастырских духовников, предупреждающих: «К разряду грехов против первой заповеди принадлежит волшебство, когда люди, оставив веру в силу Божию, верят тайным и большею частью злым силам тварей, в особенности злых духов, и стараются действовать ими. Таким образом, в грехе волшебства виновен и тот, кто верит в тайные силы тварей, и тот, кто сам действует этими силами»[71]

Все эти призывы: «Бойтесь колдунов», «Бойтесь «порчи»» — это еще и забвение заповеди Псалмопевца, обличавшего тех, кои тамо убояшася страха, идеже не бе страх (Пс.13:5). Душу, которая болеет страхом перед колдунами, должно повязать советом святителя Тихона Задонского: «Сатана, дух злобы и враг мой, невидимый мне, но присутствием злых своих советов мне познаваемый, страшен; но без воли Божией не токмо надо мной, человеком, но и над скотами и свиньями власти не имеет (см.: Мф. 8,31), как и всяк человек, враждующий мне… Когда Бог попустит на мене беду — ужели я ее миную? Нападет она на мене, хотя бы я ее и боялся. Когда не хощет Он попустить, то, хотя вси диаволи, и вси злые люди, и весь мир восстанут, ничто мне не сделают. Понеже Он, един сильнейший всех, отвратит злая врагам моим. Огнь не пожжет, меч не посечет, вода не потопит, земля не пожрет без Бога: яко все, как творение, без повеления Творца своего ничего не сделает. Почто убо мне всего бояться, что есть, кроме Бога? Убоимся убо, братие, единого Бога, да ничего и никого не убоимся… Бог все, и, кроме Бога, все ничто: и злоба всех диаволов и злых людей ничто. Окаянен и беден, кто не боится Господа и Бога, ибо тот всего боится»[72]

Эти недолжные страхи и порождает апокрифическая литература. Не колдуны, а грехи привлекают к нам бесов. Поэтому не колдунов, а грехов надо бояться. Ни колдунов, ни бесов не надо бояться. Страх перед «порчей» есть уже первый шаг к тому искушению, которое в аскетической литературе именуется «бесовские страхования». В житийной литературе (вспомним опять житие преподобного Антония Великого) нередко описываются устрашающие видения недоброй силы. Если человек примет их всерьез и испугается — значит, тем самым видение страха из его ума вытеснило память о Боге, Который силен любую нежить вернуть в ее изначальное небытие. А если из ума выкрадена память о Боге — то он уже гораздо более доступен для влияний и внушений. Тварь встала на место Творца. Тварь, пусть даже не прельстительно – вожделенная, а отвратительно-пугающая, заслонила собою небо.

Если же человек большее внимание уделяет своим оппонентам, то, как ни странно, он становится не более защищен, а более уязвим. Вера в колдовство приносит тот вред, что «когда над человеком беда случится, он не переносит ее с терпением, а на других злобствует. Кто много думает о колдовстве, тот и вправду от своей думы при попущении Божием беду может получить. Поверит человек, что на него колдун болезнь наслал, начнет беспокоиться, скучать и заболеет. Для истинного христианина не страшны наговоры и порчи, потому что не дано от Бога власти колдунам и ворожеям. Нужно во всем предаваться в волю Божию, без повеления Коего бесы не смели и в свиней внити, а не бояться колдунов» (Преподобный Макарий Оптинский)[73]

В этом случае человек впадает в тот грех, от которого предостерегал святитель Иоанн Златоуст: «Но кто из людей, скажешь ты, так несчастен и жалок, что и во время молитвы не бывает кроток? Тот, кто, молясь, проклинает, исполнен гнева и вопиет против врагов своих. Если ты хочешь обвинять, то обвиняй себя самого… говори не о том, какое зло причинил тебе другой, но какое ты сам себе нанес; оно-то и есть величайшее зло. Другой не может обидеть тебя, если ты сам себя не обижаешь»[74]

Вера в «порчу» приводит к тому, что человек не видит своих грехов (ставших причиной его злоключений), но впадает в грех осуждения других людей. Татьяна Горичева приводит диалог своего духовного отца, архимандрита Иоанна (Крестьянкина), с некоей паломницей: «Вчера слышала, как старец говорил с одной женщиной. Она стала жаловаться, что какая-то другая паломница все хочет ее околдовать. Наш старец слушал-слушал да и говорит: «Я семьдесят лет живу на свете и ни одного плохого человека, кроме себя самого, не встречал, а ты мне про колдуний говоришь»»[75]

И другой пастырь советует тоже «Когда человек уверен, что его уже «сглазили», испортили» или «прокляли», когда его не покидает мысль, что кто-то из людей причинил ему зло, и он хочет найти этого носителя зла, — такому человеку важно понять, что зло ему причинил не человек, а диавол (попущением Божиим). Что делать? Стать членом Христовой Церкви, прекратить поиски «врага» среди людей, внимательнее присмотреться к своей жизни»[76] «Мы истинную веру смешали с суеверием, верим всяким силам, предчуствиям, гаданиям, колдовству. Это все наследие нашего языческого прошлого. Прошло 1 000 лет после крещения Руси, а все никак не можем отложить суеверия и быть действительно православными христианами!», — проповедовал архимандрит Иоанн.[77]

В Киево-Печерской лавре в наше время произошла знаменательная беседа. Один насельник тяжко заболел и допустил в себя помысл, что это на него кто-то «порчу» навел. С этой догадкой он пошел к братскому духовнику. Батюшка выслушал его и вдруг спросил: «А ты в Бога веришь?».— «Ну конечно».— «Нет, ты подумай: ты в Бога веришь?».— «Да, конечно верю!».— «Ты подумай, прежде чем сказать. Ты в Бога веришь?»… Якобы «спорченный» монах задумался и после раздумья ответил: «Прости, отче! Я глупость сказал…».

Ведь и в самом деле — «Бог может… все, а демоны… только то, что попускает Он, советов Которого тайных много, а несправедливого — ни одного» (Блаженный Августин. О Граде Божием.18:18).

И именно эти увещания находятся в церковной традиции. И прежде было замечено, что люди, верящие в «порчу», «утверждают, что их испортил такой-то или такая-то, не понимая того, что такою хитростию враг поддерживает свое над больными обладание, скрываясь под кровом питаемой в помыслах больных злобы и самооправдания. Страждущий от бесов человек должен внимательно рассмотреть себя, припомнить все грехи, совершенные им от 7-летнего возраста, и сознать в особенности тот грех, в котором заключается причина болезни. Потом он должен все эти грехи искренне исповедать пред священником, примириться с ближними, оставить всякую против них злобу, и положить твердое намерение и начало не обращаться вновь на старые грехи, и, наконец, с сокрушением приступить к принятию Святых Христовых Тайн»[78]

Лечиться от страха перед «порчей» преподобный Иларион Оптинский советует так: «Много приводили к старцу страдающих нервными и душевными болезнями, которых обычно называют — порчеными. Старец находил, что причиною подобных болезней бывают часто непримиримая вражда, раздоры семейные и тяжкие нераскаянные грехи. Старец указывал больным не мнимую, а действительно найденную им причину их болезни и приводил к сознанию, раскаянию и сокрушению о своих грехах. Если больные указывали на кого-либо как на причину своей болезни, что часто бывало с нервными больными, то о. Иларион советовал тогда испросить у того лица прощения, если оно живо, а если скончалось, то примириться с ним, отслужить на его могиле панихиду о его упокоении и дома за него молиться, принести покаяние, принять епитимью и положить начало добродетельной жизни»[79]

Вот и ныне я вижу, как суровеют лица православной аудитории, когда я начинаю говорить нечто критическое о некоторых массовых изданиях.

Не все то, что обжилось в народном благочестии, должно быть расценено как совместимое с христианством. Даже в церковных рассказах есть апокрифически-фольклорные детали… В житийной литературе великое множество драгоценнейших жемчужин. Но есть и фольклорные элементы (Георгий Федотов пишет об этом так: «От чудес следует отличать легендарные мотивы, свойственные народному преданию и эпосу и распространенные в одинаковых и близких формах у разных народов и в разных религиозно-культурных мирах»[82] И поэтому даже каноническая житийная литература обладает значительно меньшим вероучительным значением по сравнению со святоотеческими творениями. То, что составители житий не столь духовно чисты и мудры, как те, о ком они повествуют, не так уж необычно. Жития святых редко пишутся святыми же (и даже Епифаний Премудрый, написавший житие Преподобного Сергия Радонежского,— совсем не Сергий Радонежский).

Чаще именно несвятые люди рассказывают о своих впечатлениях от встреч со святыми людьми. И в этих рассказах могут быть неточности, ошибки, и «приписки», и собственные толкования. Почему и предписывалось «Духовным регламентом» «смотреть истории святых, не суть ли некия от них ложно вымышленныя, сказующия чего не было, или и христианскому православному учению противнья или бездельныя и смеху достойныя повести. И таковыя повести обличить и запрещению предать с объявлением лжи, во оных обретаемой»[83]

А в XIX в. святитель Филарет Московский предлагал с осторожностью выносить на свет древние житийные рукописи: при издании Макариевых Четиих Миней нужно «пропустить некоторые статьи, которых издание было бы без пользы и частию не без вреда. Не угодно ли было бы распорядиться, чтобы один месяц Минеи Макариевой был критически рассмотрен, с заключением, что должно печатать и что не должно, и почему»[84]«Не мало нужно осмотрительности, чтобы составить правильный список святых и отделить чистые источники жизнеописаний от смешанных; потому что, кроме святых общепризнанных… есть местно чтимые, по преданиям неопределенным и не получившим правильного церковного утверждения; и есть сказания о житиях святых, происшедшие из неправых уст»[85]Архиепископ Черниговский Филарет говорил тогде де: «Повторять все повести (чтимые в житиях) без разбора, без проверки — грешно перед совестию и стыдно перед просвещенным умом»[86]

Что сказалось в этих житийных эпизодах (например, в житии преподобного Макария Египетского повествуется о том, как колдун превратил некую христианку в лошадь[87], а в житии святого Киприана — о том, как он сам, в бытность свою колдуном, превратил юношу в птицу[88])? Эти эпизоды написаны в соответствии с учением Церкви или навеяны народным восприятием «духовной брани»? Вновь повторю: в церковно-учительной литературе, в творениях святых богословов такое понимание «духовной брани» отсутствует. Не было у подвижников благочестия веры в то, что колдун на кого хочет, на того и нашлет свою «порчу» и во что хочет, в то и превратится.

Напротив, — блаженный Августин говорил: «Не только душу, но и тело демоны никоим образом не могут своим искусством или властью превратить в действительные члены или формы животных» (Блаженный Августин. О Граде Божием. 18,18).

Поэтому можно говорить о внушении, о гипнозе, о контроле над умами людей, доверившихся колдуну (так, что им будет казаться, будто он и в самом деле стал птицей). Но нельзя предположить, что он и в самом деле сумел это сделать…

Сегодня некоторые православные писатели (правда, не могу сказать, что по делу) упоминают библейский стих о том, что создал Бог зверей земных по роду их (Быт. 1,25), как аргумент для полемики с теорией эволюции и развития животных видов. Но если в этом стихе видеть отрицание того, что из одного животного может появиться другое,— то не тем ли резче этот стих отвергает возможность «перевоплощения» человека в лошадь или птицу? Так что у меня вопрос к духовным академиям и к Синодальной богословской комиссии: обязан ли православный христианин, почитающий жития святых как одно из свидетельств церковного предания, верить во все, что в них написано,— в том числе и в оборотней? Если обязан — то не дополнить ли Символ веры соответствующей формулировкой? «Верую в оборотней, в «сглазы», в суккубов и инкубов…».

Очень многое в нашу церковную жизнь приходит минуя цензуру богословского разума. Приходит, обживается. И спустя несколько поколений уже начинает казаться частью Предания (скажем, убеждение в том, что нельзя есть арбуз в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, или уверенность в том, что страшный грех — передавать свечку через левое плечо). Здоровое чувство церковного консерватизма требует найти духовный смысл и оправдание любой подробности церковного быта. И уже не от своего опыта, а под давлением некоего «авторитета» человек говорит: «Да, пожалуй, раз это встречается в церковных рассказах, то в этом есть смысл…». Именно такая интонация все же мелькает у двух оптинских подвижников, когда они касаются темы народной веры в «порчу». Они ссылаются на то, что им представляется частью подлинного церковного предания. Так, преподобный Амвросий Оптинский пишет: «От очес призора, от ревности и зависти и от невидимых духов молится священник избавить родительницу и новорожденного. Значит, сомневаться в дурном глазе нельзя»[89]А преподобный Макарий Оптинский свое согласие с существованием «порчи» обосновывает ссылкой именно на житийные рассказы[90]

Но у агиографической литературы долгая и сложная история. Нельзя просто так ссылаться на жития (в тех случаях, когда они говорят о вещах, не подтверждаемых Писанием и учением древних Отцов), не задаваясь вопросом о том — когда и кем было написано это житие, какие оно имеет варианты, когда и кем оно правилось…

То же можно сказать и о чинопоследованиях наших треб и служб. Поскольку единственный способ связать веру в «порчу» с церковной традицией — это указание на выражение «от очес призора» в молитве над женой-родильницей[91], то присмотримся к истории этой молитвы внимательнее.

Когда и кто составил именно тот вариант молитвы «В первый день, по внегда родити жене отроча», на который ссылается преподобный Амвросий? В Требнике митрополита Петра Могилы, изданном Киево-Печерской лаврой в 1646 г., это прошение читается так: «Ей, Господи, от недуга и язвы, от рвения и зависти и от очеснаго негодования…». Имеет ли отношение это «очесное негодование» именно к магии, или же это просто синоним зависти?

По поводу перевода этого неясного места из Требника А. Г. Дунаев подготовил справку, которую уместно здесь привести.

«Для выяснения богословской и филологической значимости аргумента оптинского старца, ссылающегося на Требник в доказательство существования «порчи» и влияния ее на христиан, необходимо обратиться к оригинальному греческому тексту. Он гласит: «…καί οφθαλμων βασκανίας». Слово βασκανία имеет два значения: первое—»волшебство», второе—»зависть» (см.: A Greek-English Lexicon / Comp. By H. Liddell and R. Scott; rev. by H. Jones. Oxford, 1940. P. 310), которые были тесно связаны между собой. Например, в третьей книге романа Гелиодора «Эфиопика» «сглаз» объясняется передачей зависти по воздуху. В словаре G. Lampe (A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1991. P. 293) — самом авторитетном лексиконе для перевода греческих Отцов — засвидетельствованы эти же значения, только «сглаз», «волшебство» (evil eye, bewitchment) встречается гораздо реже — приведен лишь один пример (у Евсевия Александрийского, 7-я гомилия [см.: Eusebius Alexandrinus. Sermones // PG. Т. 86. Соl. 356В]). Можно даже сказать, что значение «волшебство», засвидетельствованное у Евсевия (да и то надо еще посмотреть, в каком контексте), чрезвычайно редко у святых Отцов (и, значит, вообще не встречается в том смысле, который позволял бы говорить о каком-то «сглазе» против христиан). Просмотрев множество святоотеческих текстов (около ста пятидесяти — вместе с контекстами!) по компьютерной версии Thesaurus linguae graecae (1993, CD ROM), я не нашел ни одного примера употребления этого слова христианскими авторами в смысле «волшебство» (за исключением приведенного ниже). У всех святых Отцов слово βασκανία встречается в подавляющем большинстве случаев вместе со словом φθόνος; (зависть) и тому подобное, являясь его почти полным синонимом (у Игнатия Богоносца, Епифания Кипрского, Василия Великого, Иоанна Златоуста, Палладия, Романа Сладкопевца, Иоанна Дамаскина и так далее), однако без добавления «очес».

Единственный пример, привлекший мое внимание,— надгробная речь святителя Григория Нисского на кончину епископа Мелетия (Oratio funebrin in Meletium episcopum // Gregorii Nysseni opera / Ed. A. Spira. Leiden, 1967. Vol. 9. Pag. 447): «Жаль мне тебя, Церковь! К тебе обращаюсь я, Антиохия [буквально: град Антиоха]. Жалею я о твоей столь внезапной перемене. Како обезобразилась красота? Како украдено украшение? Како внезапно опал цветок? Поистине изсше трава, и цвет отпаде (Ис.40:7). Какой глаз лукавый, какая зависть злая [или: какой дурной глаз, какое злое волшебство] произвели нашествие [глагол κωμάςω значит «принимать участие в священной процессии» (о вакхических или египетских мистериях), откуда более общие значения] на ту Церковь? Как все изменилось! Иссяк источник, высохла река». Ясное дело, святой Григорий в традициях греческой риторики создает картину горя Антиохии, потерявшей архипастыря. «Дурной глаз» — в ряду кораблекрушения и прочего. Тем самым расхожее выражение, связанное по своему происхождению с языческим волшебством (глагол подчеркивает эту аллюзию), превращается просто в литературный прием (естественно, святой Григорий не связывал смерть епископа с «сглазом»!). Ведь и в русском языке «положил глаз» означает иногда просто «позавидовал».

Теперь обращаемся к анализу Требника. «Призор» стоит сразу после «зависти». Эта позиция чрезвычайно напоминает большинство святоотеческих контекстов (см. выше) и дает довольно веский аргумент, чтобы понимать и второе словосочетание как синонимичную замену. С другой стороны, вроде бы мешаются «глаза». Приведенное место из Григория Нисского, как кажется, подчеркивает, что интересующее нас слово может принимать свое первое значение «сглаз», если соединено с «очесами». Однако это же место из гомилии святого Григория доказывает и то, что выражение может иметь фигуральный смысл.

Таким образом, трудное место из Требника мы можем с полным правом переводить двояко. Если учесть обычный святоотеческий контекст, то понимание будет следующим: «и от завистливых глаз», или «от завидующих очес», или (буквально) «и от зависти глаз». С такой интерпретацией совпадает и специальное толкование разбираемого выражения в болгарском Требнике (на это обратил мое внимание протоиерей Валентин Асмус),— а именно в плане «психологическом», а не «мистическом». Именно так переводит это место и Петр Могила («негодование», хотя можно было бы выразиться точнее и удачнее).

Пример другого перевода, опирающегося не на предшествующую «зависть», а на «очеса»,— толкование протоиереем Григорием Дьяченко (см.: Протоиерей Григорий Дьяченко. Полный церковнославянский словарь. Репр. М., 1993. С. 495-496) этого места из Требника: «порча от глаз, очарование». Такой перевод мне вовсе не представляется единственно возможным (сам же Дьяченко говорит далее, что это слово вообще может иметь и другое значение — «призрение», то есть «смотрение», также «зависть» или «ненависть»), хотя, положа руку на сердце, такое толкование представляется более естественным. Правда, лишним аргументом против такой интерпретации может служить то, что народное поверье говорит несравнимо чаще (если только я не ошибаюсь, ибо не специалист по фольклору) о «сглазе» младенца, нежели матери.

Однако если Дьяченко и прав, то о. Андрей Кураев совершенно справедливо пишет о невыясненности истории многих текстов Требника. Петр Могила брал их из разных источников. В специальных исследованиях перечисляются три: а) греческие; б) латинские и в) неизвестного происхождения (народные в обработке Петра Могилы либо составленные им самим). Но прекрасно известно, что первые печатные греческие книги издавались на Западе. Допускаю (но вовсе не уверен), что эта молитва могла проникнуть в первопечатные греческие Требники из каких-то латинских источников.

По поводу же латинских средневековых «заклинательных молитв» (одна из черт их — подробнейшее перечисление частей тела) уже давно существует научная (хотя, наверное, и не без конфессиональной заинтересованности) литература, вскрывающая народно-языческие корни подобных «молитв» (об этом можно прочесть в главе «Народная магия и церковный ритуал» в книге: Гуревич А. Средневековый мир и культура безмолвствующего большинства. М., 1990; см. особенно с. 294 и далее, с. 298 и далее, с. 302, где указано и соответствующее немецкое двухтомное исследование: Franz A. Die kirchlichen Benediktionen im Mittelalter. Graz,, 1960. Bde 1-2). Кроме того, известны и другие сомнительные выражения в Требнике (не случайно именно из него Алексей Лосев в «Диалектике мифа» приводит пример «развертывания мифа из первичного магического имени» — см.: Лосев А. Миф. Число. Сущность. М., 1994. С. 197). Например, в последней части молитвы Трифону об избавлении полей от всякой живности есть место, исключенное Петром Могилой (или известное ему в кратком варианте), но имеющееся в старых греческих печатных изданиях, как я имел случай убедиться собственными глазами. Этот пассаж о «неведомом имени» переиздается в наших Требниках и, к слову сказать, до сих пор инкриминируется православным старообрядцами (так что я допускаю, что в славянских рукописях и у старообрядцев мог сохраниться более древний вариант).

Впрочем, все это не более чем догадки, пока не проведена соответствующая текстологическая работа над греческими и славянскими рукописями и нет критических изданий церковных текстов (на тему отсутствия сколько-нибудь существенного «любопытства» в русской и греческой науке к истории священных и богослужебных текстов можно было бы написать целую книгу). Посему я предпочитаю не брать греха на душу, если есть иная возможность, и остановиться на предложенном переводе и толковании Могилы/болгарского Требника как согласном со словоупотреблением святых Отцов. По-моему, все же можно говорить решительнее о «зависти», что позволяют как семантика греческого и славянского слов, так и святоотеческий контекст».

И даже если считать «очеса призора» «дурным глазом», а в «дурном глазе» видеть колдовство — то ведь молитва-то читается над матерью и младенцем, который еще некрещен. И в молитвах крещения, и в последующих об этой опасности уже и речи не идет. Молитва первого дня говорит о том злоключении, которое может подстерегать некрещеного человека. Но можно ли опасения дохристианского мира переносить в мир крещеный?

Собственно, это и было, очевидно, мотивом внесения такого рода двусмысленной формулы в церковный обиход. Вера в «сглаз» была в народе почти всеобщей. Церковные разъяснения по этому поводу выслушивались, но сердцем не воспринимались. Матери приносили младенчика в храм на крестины, а затем, для полноты эффекта, несли еще и к бабкам на заговор от «порчи». И вот тогда, чтобы отвадить людей от посещения бабок-заговорщиц, Церковь решила внести в свой обряд формулу, которую можно истолковать как защиту от «порчи»: мол, у нас вы и так получите то, что хотели бы получить от бабок, а потому и вовсе не стоит к ним ходить…

Не веру Церкви в «сглаз» свидетельствует эта формула, а желание Церкви этой вере противостать[91]«Как таковое, это выражение в виду подозрения его несоответствия с церковными воззрениями давно обратило на себя внимание в русской литературе… Занимающая нас молитва не может быть отнесена к молитвам древности первостепенной. В занимающем нас случае нашло себе выражение именно народное верование. По нашему разумению, в настоящий раз со стороны Церкви можно предположить даже сознательное побуждение внести в молитву упоминание о трактуемом веровании. Это побуждение — намерение устранить таким действием из практики всякие бытовые апокрифические обряды, направленные к тому же, к чему выражением «от очес призора» направлена и наша молитва»[92]

Такое нередко происходило в истории Церкви: она как бы разрешала рядом с собой существовать какому-то языческому поверью, не внося его в свое вероучение, но и не объявляя ему войну.

Мы знаем, что слово Божие приспособлялось к уровню мышления ветхозаветных евреев: «Он и расположил блаженного Пророка употребить эти грубые выражения для научения рода человеческого… излагал все, приспособляясь к слушателям… обрати внимание и на снисхождение Божественного Писания — какие слова употребляет оно ради нашей немощи… употреблены грубые речения приспособительно к немощи человеческой… столь простые слова употребляются ради нашей немощи»[93]

Но неужели славяне или франки в пору их христианизации были настолько выше ветхозаветных евреев, что к их уровню мышления ничего в Православии не надо было приспосабливать и занижать? Такое предположение абсурдно. Значит, не только в народном Православии, но и в церковной педагогике должны обретаться такого рода представления, которые попущены Церковью из снисхождения. И это та работа, которую рано или поздно, невзирая на гвалт обвинений в «обновленчестве», должно исполнить наше богословие,— работа осознания и вычленения такого рода компонентов…

И лучше не откладывать этот труд. Ведь первоначально это миссионерски-пастырское приспособление к народным верованиям давало хороший миссионерский результат: у людей, у народов сохранялись островки их прежних воззрений и быта, что облегчало им переход на собственно церковный путь. Но затем, как видим, могут начинаться проблемы: то, что Церковь только терпела, со временем начинает восприниматься как часть собственно церковного Предания и даже учения.

И уже совсем странной становится ситуация, когда в народной среде, в околоцерковной культуре само это верование исчезает, а в Церкви оно сохраняется, и даже более того — от имени Церкви начинают навязывать людям языческие по своему происхождению и по сути воззрения[94]

А именно так произошло с отношением к «порче». На том основании, что Церковь некогда допустила в свой лексикон словечко, которое в народе понималось как синоним «порчи», некоторые церковные люди начали думать, что тем самым Церковь признала это верование своим. И вот уже в XIX в. мы видим, что на эту молитву ссылаются как на собственно церковное Предание.

Но все же это — поздняя и единичная святоотеческая ссылка на единичное выражение церковной молитвы.

И потому так странно, что ту церковную молитву, которая была принята ради избавления людей от страха, используют для того, чтобы этот страх насаждать. Я не вижу никакой логики, по которой из наличия молитвы об «очесах призора» можно заключить к тому, что православный христианин должен жить под страхом наведения на него «порчи». Ведь если молитва эта есть, и она прочитана в день духовного рождения человека, — то после ее прочтения уже как-то и негоже опасаться того самого, от чего молитва просит избавить. Ибо такое опасение означало бы прежде всего неискренность молитвы и неверие в силу Божию, в готовность Божией любви защитить младенчика и его мать от злых сил. Как верно заметил оптинский старец Иларион, колдунов «боятся малодушные»[95]

Взрослый человек может сознательно встать на путь тех грехов, от которых вроде бы просит себя избавить. Господь может попустить человеку беды (об избавлении от которых он молится) — для его же, человека, вразумления или наказания. Но младенца-то не вразумишь и не накажешь, и грешить младенец не может. Так что малыша Церковь просто вверяет воле Божией, покрову благодати, и просит защитить его.

Вновь скажу: пока малыш находится в некрещеном, «языческом» состоянии, с ним могут случиться вещи, обычные в языческом мире. Но крещение есть та грань, за которой он обретает защиту.

И я убежден, что за этой гранью (если человек сам сознательно не обращается к язычеству) не может язычник-сосед повлиять на духовную жизнь и здоровье христианина. Через предмет, который сам принимающий его не считает идольским, языческим и магическим, — не может темная сила вселиться в христианина. На этот счет есть ясное обетование Спасителя: уверовавших же будут сопровождать сии знамения… будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им (Мк.16:17-18). Да хоть весь ад упросит колдун воздействовать на нас через подсунутую нам иголочку[96] – «нет нам дороги унывать». Да хоть все ведьмы подлунного мира будут колдовать над подаренной нам бутылочкой с водой или над блинчиком, поставленным на панихидный столик, — для частицы Тела Христова, каковой является каждый крещеный христианин, нет в том ничего «смертоносного»[97]

Но почему-то эта радостная защищенность христианина умаляется сегодняшней церковной литературой и — особенно – околоцерковными пересудами. Они стали слишком много приписывать могуществу темных сил, умаляя силу Божию и Промысл Творца. Например, если в святоотеческой литературе под «печатью антихриста» понималось сознательно-вольное поклонение ему («Волею ли приходишь ко мне?». — «Да, волею!»)[98], то теперь стали модны разговоры о том, что эту печать можно принять как-то совсем незаметно, чуть ли не просто зайдя в магазин и купив пакет сока со штрих-кодом. И, не желая отречься от Христа, — ты вдруг Его утратишь в результате какого-то постороннего прикосновения к тебе или к твоей пище…[99]

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), отвечая на беспокойство в связи с навязыванием людям налоговых номеров, напомнил азы христианской веры: «Запомни и уясни для себя волю Божию: сыне, даждъ Ми твое сердце (ср.: Притч.23:26) – не паспорт, не пенсионное удостоверение, не налоговую карточку, но сердце. Вот зачем следить-то надо неусыпно и со всем тщанием — кому мы в жизни служим, чем живем… Наше сопротивление грядущему страху одно-единственное — наша вера в Бога, наша жизнь по вере. А все те смущения, смятения и неразбериха для того так властно и входят в жизнь и потому входят, что нет живой веры, нет доверия Богу. И все это вражье вытесняет спокойствие духа и благонадежие. Живи же спокойно, молись Богу и доверяй Ему. Господь ли не знает, как сохранить своих чад от годины лютой, лишь бы сердца наши были верны Ему. Кто и как будет отвечать перед Богом? Судится Богом человеческое произволение»[100]

О том же сказано в Заявлении Синода Русской Православной Церкви от 7 марта 2000 г.: «Мы хотим ясно заявить: не следует бояться внешних символов и знаков, ведь никакое наваждение врага душ человеческих не способно превозмочь благодати Божией, изобилующей во Святой Церкви. Ничто и никто не может поколебать веры человека, если он воистину пребывает со Христом и прибегает к Таинствам церковным. Святой апостол Петр пишет: кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго»? Но если и страдаете за правду, то вы блаженны; а страха их не бойтесь и не смущайтесь. Господа Бога святите в сердцах ваших; будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (1 Пет.3:13-15). Вопреки традиции иногда утверждают, что технологическое действие якобы может само по себе произвести переворот в сокровенных глубинах человеческой души, приводя ее к забвению Христа. Такое суеверие расходится с православным толкованием Откровения святого Иоанна Богослова, согласно которому «печать зверя» ставится на тех, кто сознательно уверует в него «единственно ради ложных его чудес» (Святитель Иоанн Златоуст). Никакой внешний знак не нарушает духовного здоровья человека, если не становится следствием сознательной измены Христу и поругания веры».

Но в нынешнем магическом материализме не отношение человека к скверне рождает грех, а сам «заговоренный» предмет оказывается и скверной, и излучателем, радиирующим грех вокруг себя и чуть ли не навязывающим его всем проходящим. Но нет в Писании призывов: «Бойтесь идолов!». Есть призывы: «Бойтесь поклоняться идолам!». Бойтесь раскрывать свое сознание языческим практикам и падшим духам.

У Отцов есть ясный совет: бояться христианину нужно лишь двух вещей — Бога и греха[101]. Но в современных апокрифах открывается еще один источник страха: «В этой жизни бойтесь колдунов и колдовства»[102] «Приносили и заведомо испорченные колдунами наговоренные продукты. Случалось, съешь что-нибудь из принесенного без матушкиного благословения и не знаешь, куда после этого деваться от боли — в животе так и крутит! Но стоило лишь испить матушкиной водицы и растереться ее маслицем, как все сразу проходило. Поэтому она и старалась предупредить: «Истопи молочко, что принесла эта женщина. Если оно не порчено, то крови не будет, а если порчено, внизу будет кровь»»[103] «О чем же рассказывает Царица Небесная схимонахине Макарии? Когда-то Она ее наставляет: «Кто тебя не слушает, ты с тем не разговаривай. Тебе, матушка, нельзя «темных» людей брать в дом, они на тебя темноту наведут»»[104] «Портят того, – говорила схимонахиня, – кто им мешает. Вот я мешаю колдунам, они меня и портят. Я век буду страдать. Я же на кресте, у Господа Бога крест такой никто не несет»[105]

Странно, что к этим страхам с сочувствием относятся люди, которые вроде бы наизусть должны знать 90-й псалом. Может, из-за того, что в церковном обиходе он читается на церковнославянском языке, от слушающих и читающих его ускользает категорическое утверждение: живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защитимая, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен… Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень… Ибо ты сказал: «Господь — упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится, тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему… на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона (Пс.90:1-6, 9-10, 13).

Как видим, не человек защищает себя от «ужасов в ночи», разбрызгивая вокруг святую воду и развешивая повсюду талисманы. Господь хранит того, кто полагает в Нем свою надежду. И сам этот псалом никого и ни от чего не защитит. Защита не в том, чтобы носить его в кармане, привязать к притолоке или обвязать вокруг талии[106] Не псалом защищает, но Господь — если человек верит в Бога как в Господа (то есть в то, что воля именно Божия, а не колдовская определяет ход событий в его жизни и господствует над нею), в Его защиту, в Его могущество (а не в могущество пояска, бумажки или молитвы-заклинания). Каково условие того, что Господь дает такую защиту? Просто вера человека в нее. Ибо ты сказал: «Господь упование мое». И этого обращения сердца к Богу достаточно для защиты. Дальнейшее определяется только волей двух: волей Бога и волей человека (не отречется ли он от Завета, обернувшись в сторону язычества?).

Желания же всех остальных: врагов, колдунов, язычников, бесов — здесь уже бессильны.

Вопрос о «порче» — это вопрос о том, каким может быть влияние языческой магии на жизнь христианина, который сам к этой магии не обращается и придерживается христианских принципов. И авторы новых апокрифов, по сути, заявляют о бессилии Церкви перед лицом языческой магии — ибо, кроме отдельных старцев и блаженных, все остальные (включая священников) тут оказываются бессильны… Как бессильно-безблагодатны оказываются и церковные Таинства: Крещение, Исповедь и Причастие.

Так что приходится заметить, что увлеченность современных приходских пересудов и апокрифических изданий темой «порчи» есть серьезное нарушение норм христианской жизни и веры. Это — забвение Бога, Который спасает не только от «порчи», но и от малодушия (избавь мя от малодушия и от бури [Пс. 54,9]). Те малые упоминания о «порче», которые были в церковной традиции, все же не дают основания говорить об этом феномене с такой частотой, убежденностью и экзальтацией, как это имеет место в книгах типа «Богом данная». Если во всем корпусе святоотеческих текстов находим лишь два, причем позднейших, кратких упоминания о «порче» (да и то в частных письмах Отцов, а не в публичных проповедях) — почему же сегодня целые книги посвящаются этой теме? В наследии святых Отцов, за два тысячелетия составивших огромную библиотеку, лишь одна страничка посвящена этой теме. Святоотеческие тексты, призывающие не бояться колдунов и не придавать значения языческим игрищам, являются более древними, более авторитетными; наконец, они просто многочисленнее. Так почему же сегодня проповедь о «порче» разрастается подобно флюсу?

Проповедники «порчи» не осознают, что они провоцируют семейные и человеческие раздоры, внутриприходские конфликты («всю-то благодать колдуны из нашего храма унесли!»). Они способствуют росту авторитета магии. Поверивший этим книжкам человек, прежде религиозно равнодушный, скажет: «Раз уж христиане магию признают и ее боятся — значит, и в самом деле там что-то есть» Не учитывают они и еще одного следствия своей проповеди. Ведь среди читателей этих брошюрок немало женщин с весьма неустойчивой психикой — и если они всерьез поверят в наведенную «порчу», то их психическое здоровье окажется разрушенным. Как об этом писал Владимир Бехтерев: «При существовании религиозного внушения о возможности «порчи», достаточно для предрасположенной личности уже самого незначительного повода, чтобы развилась болезнь. Если такая личность случайно взяла из рук подозреваемого в колдовстве лица какую-либо вещь или поела его хлеба, выпила воды или квасу из его рук или даже просто встретилась с ним по дороге — всего этого уже достаточно, чтобы болезнь развилась в полной степени»[107]

…Не сомневаюсь, что и теперь найдутся желающие объявить жизнь под страхом колдовства, «сглаза» и «порчи», веру в оборотней и чародеев неотъемлемой часть Православия. Меру позора наша Церковь, очевидно, еще не испила полностью. Отыщутся ведь еще люди, которые «рад блага церковного» провозгласят обязательной нормой Православия веру в «сглаз» и в «порчу», в кентавров, в драконов и в бесов, насилующих бедных женщин прямо в трамваях[108] Впрочем, о кентаврах, упоминаемых в греческом и славянском переводах Книги пророка Исайи (см.: Ис.13:22), я смогу ответить словами святителя Василия Великого: «Кажется, что сим означается некоторый род бесов огрубелых и по наружности омраченных, которых дело — быть непостоянными и никогда не останавливаться ни ногами, ни мыслию»[109]

И к сожалению, я даже не сомневаюсь в том, что немалое число апологетов «порченых» апокрифов будут отстаивать могущество колдовства ради того, чтобы доставить себе удовольствие призвать к погромам и кострам. Ведь если силы церковных Таинств недостаточно, чтобы защититься от «порчи», значит, надо устранять сам источник «порчи». Тюремная стена не помешает колдуну послать губительный дух к другому человеку. Расстояние, устанавливаемое между колдуном и его потенциальными жертвами с помощью ссылки, тоже не ослабит его сверхъестественной мощи. Поэтому вполне логично устранять зло радикально: уничтожая носителя зла. Путь к инквизиции вполне последователен. Если признать могущество ведьмы превышающим могущество Христа — то логично обратиться за помощью к третьей силе: к государственной власти и, используя ее могущество, попросить сжечь ведьму.

И эта логика была знакома не только католической и протестантской Европе. Были свои костры и в православной России.

Мне же кажется, что христианину больше, чем колдунов и «порчи», надо опасаться инквизиции, ибо язычество все же не позорит нас и не отлучает от нас Христа. Но если мы хотя бы в мысли своей оправдаем костры — то и навлечем позор на Церковь, и сделаем себя людьми, чуждыми распятому Спасителю[110] Новый Завет, конечно, нов. Но не настолько, чтобы при его наступлении устарели слова, в давние времена сказанные Сократом: «Для человека лучше испытать несправедливость, чем совершить ее».

Вообще не надо грязнить свои души догадками о дурном. По справедливому наблюдению, сделанному о. Павлом Флоренским еще в годы его студенчества, «после чтения с увлечением всякого рода оккультических книг, после излишних разговоров об упырях и тому подобном остается осадок нечистоты, нечистое чувство в душе, именно какая-то грязнотца»[111] Не стоит забывать, что каждый сам наделяет реальностью то, во что верит. Если кому-то очень захочется отстоять реальность языческой колдовской мистики и всесилие бесов, — в его жизни и опыте они станут таковыми. Евангелие же призывает нас верить в Христа и Его Царство для того, чтобы мы стали чужими и недоступными для стихий «мира сего».

У католиков считают, что человек своими заслугами должен заработать себе спасение. Протестантские полемисты говорят человеку: «Нет, ты только уверуй, Господь тебя Сам спасет. Тебе не надо никаких заслуг, добрых дел». Православие — это путь такой «царской середины», сотрудничества Бога и человека.

Источник: «Почему православные такие», диакон А. Кураев.

Примечания

[1] Костомаров Н. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII вв. // Костомаров Н., Забелин И. О жизни, быте и нравах русского народа. М., 1996. С. 157-160.

[2]См.: Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу… Т. 3. С. 305.

[3]Там же. С. 36.

[4]Краинский Н. Порча, кликуши и бесноватые… С. 163.

[5]Даль В. О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб., 1880. С. 5.

[6]Арнаутова Ю. Колдуны и святые: Антропология болезни в Средние века. СПб., 2004. С. 51-52, 84.

[7]Цит. по: Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу… Т. 3. С. 304-305.

[8]Цит. по: Там же. С. 304.

[9]Орлов М. История сношений человека с диаволом // Амфитеатров А. Диавол; Орлов М. История сношений человека с диаволом. М., 1992. С. 656-657. Примеры подобных епитимий см. в книге: Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу… Т. 3. С. 295-296.

[10]Цит. по: Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу… Т. 3. С. 296

[11]По правилу Киевского митрополита Иоанна II (1080-1088), занимающихся чародейством надлежит сначала отвращать от злых дел словами и наставлениями; если же пребудут неизменными, то в отвращение зла наказать их с большей строгостью, но не убивать и не уродовать их тел, так как этого не допускает церковное учение… А в приговорной грамоте Троице-Сергиева монастыря (в 1555 г.) предписывалось изгонять из сел «волхвей и баб-ворожей»; причем их можно было побить и ограбить. «Здесь рекомендуется домашняя мера против волхвов: выгнать вон, и делу конец» (Галъковский Н. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Харьков, 1916. Т. 1. С. 229,232). «Весьма замечательно, что наши памятники епитимийного содержания совершенно не со держат указаний на колдовство в западноевропейском смысле: нет указаний на формальную связь человека с диаволом, на контракты с ним» (Там же. С. 234).

[12]Левенстим А. Суеверие в его отношении к уголовному праву // Журнал Министерства юстиции. 1897. № 2. С. 99.

[13]Духовный регламент, тщанием и повелением Всепресветлейшего, Державнейшего Государя Петра Первого, Императора и Самодержца Всероссийского, по соизволению и приговору Всероссийского Духовного Чина и Правительствующего Сената, в царствующем Санкт-Петербурге, в лето от Рождества Христова 1721-е, сочиненный. 3-е изд. М., 1883. С. 40.

[14]Цит. по: Краинский Н. Порча, кликуши и бесноватые… С. 46.

[15]Прыжов И. История нищенства, кабачества и кликушества на Руси. М., 1997. С. 84-85.

[16]Прыжов И. История нищенства, кабачества и кликушества на Руси. С. 85.

[17]Краинский Н. Порча, кликуши и бесноватые… С. 48.

[18]См.: Лавров А. Колдовство и религия в России… С. 129.

[19]Цит. по: Краинский Н. Порча, кликуши и бесноватые… С. 110. Примечание.

[20]См.:Там же. С. 48.

[21]Святитель Филарет, митрополит Московский. Мнения, отзывы и письма. М., 1998. С. 205.

[22]См.: Дело о кликушах. Заседание уголовного департамента Санкт-Петербургской судебной палаты, 2 мая // Церковно-общественный вестник на 1874 год. СПб., 1875. № 56. С. 5-6; № 57. С. 6-7. В Петербурге устюжский приговор был отменен, ибо было сочтено, что кликушество — это нервная болезнь.

[23]См.: Прыжов И. История нищенства, кабачества и кликушества на Руси. С. 90-91.

[24]См.: Crouzel H. Origen. Sibiu, 1999. Р. 79. К сожалению, «процент глубокоученых и высокоталантливых пастырей был сравнительно невелик даже и в IV веке. Некоторые пастыри того времени в странном самообольщении ничего не хотели слышать ни о каких требованиях касательно умственного развития, как скоро им сообщена благодатная сила в рукоположении, которая, по их разумению, должна была заменить естественную развитость ума, но, конечно, не заменяла» (Лебедев А. Духовенство древней Вселенской Церкви от времен апостольских до X века. СПб., 1997. С. 261).

[25]Алмазов А. Врачевальные молитвы: К материалам и исследованиям по истории рукописного русского Требника. Одесса, 1900. С. 98-99.

[26]См.: Алмазов А. Проклятие преступника псалмами: К истории суда Божиего в Греческой Церкви. Одесса, 1912. С. 1-3.

[27]Там же. С.4:9-10.

[28]Там же. С. 4.

[29]Алмазов А. Проклятие преступника псалмами!.. С. 11-12.

30 «Еретические учения, несогласные с принятым нами, должно проклинать и нечестивые догматы обличать, но людей нужно всячески щадить и молиться об их спасении» (Святитель Иоанн Златоуст. Слово о проклятии (4) // Творения. Т. 1. Кн. 2. С. 766). «Доброжелательствуй (а не зложелательствуй) всякому, даже врагу твоему или врагу твоей православной веры и отечества, чтобы исполнить точно закон Христа Бога, повелевшего любить врагов, благословлять проклинающих, добро творить ненавидящим нас (см.: Мф.5:44). Если же пожелаешь зла и позлорадствуешь врагу — то нарушишь закон Божий, сотворишь лукавство и самосуд пред Господом и себе причинишь вред и зло, лишишься мира сердечного и отягчишь душу грехом» (Святой Иоанн Кронштадтский. Путь к Богу: Дневниковые записи. СПб., 1998. С. 634-635).

[31]См.: Алмазов А. Врачевальные молитвы… С. 122.

[32]См.: Там же. С. 53.

[33]Цит. по: Алмазов А. Врачевальные молитвы… С. 124-125.

[34]«Закрут завивается тайно из жажды мщения, из желания причинить хозяину нивы зло, и сопровождается заклятием на гибель плодородия; он совершается так: злобный колдун берет на корню пучок колосьев и, загибая к низу, перевязывает их суровою ниткою или заламывает колосья и крутит (свивает) на запад=сторона, с которою соединяется понятие смерти, нечистой силы и бесплодия; в узле залома находят иногда распаренные зерна и могильную землю: и то и другое — символы омертвения. В старинных Требниках встречаются молитвы, которые следовало читать над таким очарованным местом: после установленного молитвословия, священник вьщергивал закрут церковным крестом и тем отстранял его зловредное влияние. Теперь для снятия закрута приглашают знахаря, который вырубает осиновый кол, расщепливает его надвое и этим орудием выдергивает зачарованные колосья; затем закрут сожигается благовещенскою свечою, а на том месте, где он стоял, знахарь вбивает в землю осиновый кол, что (по мнению поселян) причиняет колдуну нестерпимые муки» (Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу… Т. 3. С. 254).

[35]Алмазов А. Апокрифические молитвы, заклинания и заговоры… С. 14.

[36]Там же. С. 15.

[37]Там же. С. 18.

[38]Там же.

[39]Тамже.С.20.

[40]См.: Требник. М., 1884. Л. 163 об. -164.

[41]См.: Там же. Л. 164-164 об.

[42]Алмазов А. Апокрифические молитвы, заклинания и заговоры… С. 31. Подробнее см. —Алмазов А. Святые покровители сельскохозяйственных занятий. Одесса, 1904; Руководство для сельских пастырей. Приложение. Библейский листок. 1904. Вып. 8-9. Похоже, что это апокрифическое заклинание, приписанное святому Трифону, восходит к другому апокрифу—житийному повествованию о пророке Иеремии: «На той горе пророк Иеремия нашел пещеру, внес в нее кивот завета; вход в эту пещеру загородили большим камнем. И камень этот как бы запечатал Иеремия, начертав на нем своим перстом имя Божие,— причем написание то было подобно написанию железным острием, ибо твердый камень под пишущим пальцем Пророка был мягок как воск, а после отвердел по свойству своей природы… в день же всеобщего воскресения он вынесен будет из-под запечатанного именем Божиим камня и поставлен на Сионской горе, и все святые соберутся к нему в ожидании пришествия Господа, Который избавит их от страшного врага—антихриста, ищущего их смерти» (Житие и страдание пророка Иеремии // Жития святых, на русском языке… Кн. 9. С. 33).

[43]Скорее всего, заимствованных Киевским митрополитом из католических источников: вспомним, что именно в Европе ХУГ-ХУП вв. сильнее всего были распространены и колдовство, и ужас перед ним, и охота на ведьм.

[44]См.: Алмазов А. К истории молитв на разные случаи: Заметки и памятники. Одесса, 1896. С. 28.

[45]См.: Священник Н. Силъченков. Практическое руководство при совершении приходских треб. Воронеж, 1888; Сборник решений недоуменных вопросов из пастырской практики. К., 1903. Вып. 1-2; Булгаков С. Настольная книга для священно-церковно-служителей: Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства. М., 1913; Священник Т. Тихомиров. На приходе: Священническая энциклопедия по всем сторонам пастырской деятельности с вводными статьями теоретического характера. М., 1916. Т. 2.

[46]Священник Т. Тихомиров. На приходе: Священническая энциклопедия… Т. 2. С. 203.

[47]См., например -.Лебедев Амф. О борьбе духовных властей в бывшей епархии Белогородской с суевериями // Киевская старина. 1890. № 1. С. 1-21.

[48]Угодница Божия Пелагея Рязанская. Воспоминания раба Божия Петра…

[49]Там же.

[50]Блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский. Благовестник, или Толкование на Святое Евангелие. Репр. М., 1993. Ч. 2: Евангелие от Марка. С. 310.

[51]Иеромонах Иларион (Алфеев). Письма апостола Павла// Журнал Московской Патриархии. 1998. № 10. С. 80.

[52]См.: Протоиерей Григорий Дьяченко. Полный церковнославянский словарь. Репр. М., 1993. С. 460. Толковая Библия / Издание преемников А. Лопухина. СПб., 1913. Т. 11. С. 592.

[53]Святитель Феофан Затворник. Толкование Посланий святого апостола Павла. Пастырские Послания. Репр. [М.], 1995. С. 602.

[54]Священник В. Емеличев. Одержимые. Изгнание злых духов. М., 1996. С. 98-99.

55 См.: Шабанова С. Тайна беременности Ларисы Клементьевой // Мегаполис-экспресс. 1995. № 22.

[56]Святитель Иоанн Златоуст. Толкование на святого Матфея Евангелиста (28, 4-5). Кн. 1. С. 320-321.

[57]Митрополит Нестор (Анисимов). Моя Камчатка // Божией милостию архиерей Русской Церкви. М., 2002. С.286:285.

[58]Там же. С. 285.

[59]Блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский. Толкования на Новый Завет. Кн. 2. С. 284.

[60]Святитель Иоанн Златоуст. Толкование на святого Матфея Евангелиста (28, 3). Кн. 1. С. 318.

[61]Преподобный Иоанн Дамаскин. О драконах и привидениях // Творения: Христологические и полемические трактаты; Слова на Богородичные праздники. М., 1997. С. 224

[62]Ильинская А. Матушки земли Российской. М., 1994. С. 126.

[63]Единственный древнехристианский автор, признающий реальность магии,— это Ориген (о его отношении к магии см. главу «Магия и экзорцизмы» в книге: FedouM. Christianis meet religion spaϊennesdansle Contre Celsed`Origene. Paris, 1988). Но и Ориген настаивает: «Мы утверждаем со всею силою и опытно знаем, что те, кто, следуя высшему учению, служат Богу всяческих чрез Иисуса и живут по Его Евангелию, постоянно исполняя предписанные молитвы, необолыцаемы ни демонами, ни магией, как нам и говорит Писание: Ангел Господень ополчается вокруг боящихся Его и избавляет их (Пс.33:8) от всякого зла» (Ориген. Против Цельса.6:41).

[64]Святитель Иоанн Златоуст. Против иудеев (1, 8; 1, 3)// Творения. Т. 1. Кн. 2. С.660:651

[65]Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Послание к Ефесянам (12, 3)//Творения. Т. 11. Кн. 1.С. 111-112.

66 Святитель Серапион, митрополит Владимирский. Поучение // Памятники литературы Древней Руси. XIII в. М., 1981. С. 451.

[67]Цит. по: Православный календарь для семейного чтения, 1997 г. СПб.: Сатис, 1996. С. 98.

[68]Житие и поучения оптинского старца Анатолия (Зерцалова). Оптина пустынь, 1994. С. 260-261.

[69]«Хотя жизнь наша и худа, но так как мы по благодати Божией весьма твердо держимся догматов истины, то и возвышаемся над кознями диавольскими» (Святитель Иоанн Златоуст. Толкование на святого Матфея Евангелиста (75, 4). Кн. 2. С. 758).

[70]О суевериях. М., 1995. С. 37-58.

[71]Святитель Тихон, епископ Воронежский, Задонский чудотворец. Сочинения. М., 1837. Т. 14. С. 121 -123.

[72]Цит. по: Православный календарь для семейного чтения, 1997 г. С. 174.

[73]Святитель Иоанн Златоуст. Толкование на святого Матфея Евангелиста (51, 6). Кн. 2. С. 533.

[74]Горичева Т. Взыскание погибших// Логос. Брюссель; М., 1984. № 41-44. С. 78.

[75]Священник Г. Вахромеев. Оружие на диавола, или Как защититься от чародеев. М., 1998. С. 55-56.

[76]См.: Архимандрит Иоанн (Крестъянкин). Опыт построения исповеди. Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь; М., 1993. С. 107.

[77]Православный календарь для семейного чтения, 1997 г. С, 100. На с. 173 в этом же календаре написано: «Народное поверие, будто колдуны портят людей, то есть поселяют диавола в каких им угодно людей,— нелепое и совершенно неосновательное. Не следует поэтому приписывать им какой-то особенной силы и бояться их».

[78]Житие преподобного иеросхимонаха Илариона Оптинского. Оптина пустынь, 1993. С. 187-188. Аналогичный совет в книге «Духовная брань» (М.: Паломник, 1993. С. 83)приводится со ссылкой на о. Симеона (и так он цитируется в «Православном календаре для семейного чтения, 1997г.» [С. 175]).

[79]Речь здесь идет не о деяниях Вселенских Соборов, а о поместных соборах вроде Стоглавого Собора, которые были авторитетны в глазах раскольников действительно не менее, чем Евангелие, и при этом содержали в себе утверждения столь же категоричные, сколь и невежественные: «Иже кто не знаменается двемя персты, якоже и Христос, да есть проклят» (Стоглав. М., 1863. С. 131).

[80]Цит. по: Тареев М. Христианская философия. М., 1917. Ч. 1: Новое богословие. С. 75-76. Первую публикацию резолюции митрополита Платона см. в книге: Гиляров-Платонов Н. Собр. соч. М., 1900. Т. 2. С. 282-283.

[81]Федотов Г. Святые Древней Руси. Нью-Йорк, 1959. С. 217. Подробнее о фольклорных сюжетах и деталях в житийной литературе см. в книге: Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995.

[82]Духовный регламент… С. 17.

[83]Святитель Филарет, митрополит Московский. Письмо к А. С. Норову от 16.10 1865 г. // Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. М., 1888. Т. 5. Ч. 2. С. 776.

[84]Святитель Филарет, митрополит Московский. Донесение Синоду от30.10 1856г.//Там же. Т. 4. С. 139.

[85]Цит. по: Голубинский Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1903. С. 293.

[86]Пресвитер Руфин Аквилейский, переводя на латынь некий греческий текст, повествующий о житии преподобного Макария, сделал показательную правку: греческий оригинал говорил о том, что колдун действительно превратил женщину в лошадь, Руфин же смягчил это утверждение, сделав акцент на том, что женщина стала казаться окружающим лошадью… (см.: Пресвитер Руфин. Жизнь пустынных Отцов. 28).

[87]Интересно, что этот эпизод отсутствует в греческом тексте жития святого Киприана, написанном Симеоном Метафрастом (см.: Симеон Метафраст. Житие и мученичество святых Киприана и Юстины // Памятники византийской литературы ГХ-Х1У вв. М., 1969. С. 89-103). Вопрос о том, откуда, когда и как он попал в русские жития,— остается открытым.

[88]Собрание писем оптинского старца иеросхимонаха Амвросия к монашествующим. Сергиев Посад, 1909. Вып. 2. С. 127.

[89]См.: Душеполезные поучения преподобного Макария Оптинского. Оптика пустынь, 1997. С. 249-250.

[90]См.: Требник. Л. 1 об.

[91]См.: Алмазов А. Апокрифические молитвы, заклинания и заговоры… С. 40.

[92]Алмазов А. К истории молитв на разные случаи… С. 9-10.

[93]Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия (4,4; 2,3; 15, 2; 17, 1)// Творения. Т. 4. Кн. 1. С.11:27, 121, 138.

[94]В Великих Четиих Минеях в перечне грехов были такие, как «аще кто на восток помочится», «ничком спати на земли» (см.: Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины: Тексты и заметки // Смирнов С. Древнерусский духовник: Исследование по истории церковного быта. М., 1913. С. 46,50). Притом этот же самый текст старается настолько возвысить духовенство над народом, что запрещает церковникам шутить даже между собою: в перечне грехов стоит — «аще кий причетник смешно речет да ся посмеют инии». А ведь, например, блаженный Августин «любил употреблять в своих проповедях анекдоты «для забавы и увеселения своих слушателей»» (Епископ Антоний (Банковский). О проповедях блаженного Августина// Сосуд избранный: История российских духовных школ… [Кн. 1 ]. С. 48). Рассказ о том, как преподобный Антоний Великий шутил со своими монахами, известен всем…

[95]Цит. по: Преподобный Варсонофий Оптинский. Келейные записки, 1892-1896 гг. М., 1991. С. 22.

[96]«Эти два молоканца смеялись, что их дело совершилось. После этого в вашей семье началась смута. Они положили вам под порог спичечную коробку с иголками» (Ильинская А. Тайна старца Феодосия: Сказание о житии и чудесах «иерусалимского батюшки» — преподобного Феодосия Кавказского. М., 1997. С. 49).

[97]Падшим духам не могут быть под силу чудеса, творимые Богом в Церкви. Только Божие Слово смогло стать плотью. Только Божий Дух может переступать грань между духом и материей и исполнять Собою богозданную тварь. У бесов нет такой власти над богосозданным веществом. И потому Божие всесилие не надо приписывать демонам. О православном понимании чудесной и чудотворной связи богосозданной материи и ее благодатной освященности Творцом см. в статье «Православие и протестантизм: спор о материи и энергии» в моей книге «Наследие Христа» (М., 1997).

[98]«Печать (σφραγίς) же его на челе и на правой руке вероятно, имеет написание: Άρνούμε (αρνούμαί = отрекаюсь) Таково будет (надписание) и печать во времена этого ненавистника добра, — та печать, которая будет гласить: «Отрекаюсь от Творца неба и земли; отрекаюсь от крещения; отрекаюсь от служения моего (Богу) и присоединяюсь к тебе и в тебя верую»» (Святитель Ипполит Римский. Слово о кончине мира, и об антихристе, и о Втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа (28-29) // Творения. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1997. Ч. 2. С. 75).

[99]«Если печать будет даваться с понуждением к открытому и явному отречению от Христа, тогда многие не примут ее. Если же открыто и явно не будут принуждаемы отречься от своей веры, тогда весь мир легко примет ее» (Коснулся ли вас номер? // Голос совести. 1994. Март. Приложение к газете «Донской казак» / Отв. за вып. настоятель Свято-Никольского храма станицы Еланской о. Валерий). Это перепечатка из греческой раскольнической газетки «Ортодоксос типос» от 13 июня 1986 года. Но если я не собираюсь отрекаться от Христа и меня к этому не провоцируют, то какое же религиозное значение имеет обычная процедура покупки?

[100]Цит. по: Радонеж: Православное обозрение. 2000. № 9-10.

[101]«А страшного для нас нет, кроме одного — убояться чего-либо паче Бога» (Святитель Григорий Богослов. Слово 16// Собр. творений. Репр. Т. 1. С. 248). «Подчинять страху душу, которая соделалась выше всего этого, свойственно нечистым правилам»,— говорил святитель Иоанн Златоуст при истолковании призыва апостола Павла отвращаться от бабьих басен (см.: Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Первое Послание к Тимофею (12, 2) // Творения. Т. 11. Кн. 2. С. 699).

[102]Дурасов Г. Богом данная. СПб., 1995. С. 59.

[103]Там же. С. 115.

[104]Там же. С. 98.

[105]Там же. С. 115.

[106]«Пояски» с 90-м псалмом есть очевидная реплика с иудейских филактериев — «предохранилищ» с выписками из Писания. А что о них говорит собственно церковное Предание — см. в 36-м правиле Лаодикийского собора. Многочисленные примеры того, как различные молитвы предлагалось не просто произносить, но и налагать на тело больного, см. в книге: Алмазов А. Врачевальные молитвы: К материалам и исследованиям по истории рукописного русского Требника. Одесса, 1900.

[107]Бехтерев В. Предисловие… С. IV.

[108]«Одну женщину часто насиловал блудный бес. Он делал это ней и дома, ив транспорте, и на улице» (Священник В. Емеличев. Одержимые. Изгнание злых духов. С. 133).

[109]Святитель Василий Великий. Творения. Ч. 2. С. 315. См. также: Козлов И. О «косматых» по Иерониму // Миссионерское обозрение. 1910. № 5. С. 841.

[110]«Нельзя же православному христианину отрицать того факта, что Христос в Евангелии неоднократно говорил Своим ученикам: «Вас будут гнать за имя Мое», но ни разу не сказал: «Вы будете гнать других во имя Мое»» (Соловьев В. Письмо императору Николаю II// Логос. Брюссель; М., 1995. № 50. С. 342). Ср.: «Бог не требует ни крови, ни гонений за веру: мечом не доказывают истины. Бог слова покоряет словом» (Хомяков А. Несколько слов о философическом письме// Сочинения. М., 1994. Т. 2. С. 455).

[111]Флоренский П. О суеверии// Философские науки. 1991. № 5. С. 107.