Богооткровенная религия и мифотворчество
В истории человечества можно наметить два вектора существования религии — истинную религию, которую Сам Бог создает для спасения человека и общения с ним; и ложную религию, которую создает сам человек в отрыве от Бога. Стремление к богообщению есть необходимая составляющая человеческого духа. Если это стремление исполняется в Богооткровенной религии — человек достигает спасения. До пришествия в мир Христа Спасителя такой Богооткровенной религией было ветхозаветное иудейство. Из Св. Писания мы знаем, что суеверия и предрассудки временами встречались и там: это и частые отпадения в идолопоклонство, и, в более поздний период, осуждаемые Христом предания старцев . Оторванная от Бога религиетворческая функция, что называется, “работает в автономном режиме”, эта функция, выражаясь языком психологов, является архетипом религиозных представлений . Действует эта функция иногда массово, иногда индивидуально, продолжительно или кратковременно. Как объяснить многовековое существование таких старших по возрасту, чем христианство, религий, как индуизм, буддизм, даосизм, конфуцианство? Эти религии есть порождение исключительно человеческого духа, но никак не Божественного откровения, а Бог не утесняет свободу человека.
Слово “язычество” происходит от слова “язык” — “народ, племя”. Феномен язычества (народничества) должен осознаваться не только как отдельно взятый культ и набор сопутствующих ему теоретических представлений, которые можно заменить христианским культом и богословием и на этом поставить точку. Язычество пронизывает собою все сферы жизни и деятельности человека, его мировоззрение и тайные закоулки души. Даже лишенное религиозных составляющих, язычество выживает, трансформируясь в идеологические и социальные формы. Особенно живуче язычество на уровне быта и семейных отношений. Язычество очень психологично в том смысле, что оно есть состояние души без Бога. И вот именно про это бытовое, психологическое язычество, приживающееся даже в “церковной ограде”, мы и собираемся поговорить в этой статье.
Ритуалы и рудименты
Вместе с язычеством рука об руку шагает магия. Магия есть стремление человека подчинить себе существующий в мире порядок, заставить служить своим интересам всю совокупность видимых и невидимых существ. Вот что пишет об этом о. Александр Мень: “Для мага радости мистического богообщения — пустой звук. Он ищет только достижения могущества в повседневной жизни — на охоте, в земледелии, в борьбе с врагами. Этот антагонизм оставался даже тогда, когда магия стала переплетаться с религией. Магизм ждет от Неба только даров, Природу (включая незримые силы) он хочет поработить, в человеческом обществе он воцаряет насилие. Племя и власть становятся над духом. Человек сливается с родом, подпадая под гипноз коллективных представлений”. Таким образом, в то время как Богооткровенная религия строится на основе любви, магизм строится на отношениях “ты — мне, я — тебе”. Подобные магические отношения складываются и у многих наших современников. Не будь этого — не появились бы пословицы: “гром не грянет — мужик не перекрестится” или “как тревога — так до Бога”. Люди, у которых ни Бог, ни Церковь не занимают в жизни важного места, в случае неприятностей бегут в храм, там ставят самые толстые свечи (как будто Богу — чем толще свеча — тем угоднее!) и пытаются убедить священника в том, что их семейные неурядицы и беды спровоцированы дюжиной местных колдуний. Но это вовсе не значит, что Православие для них есть нечто вроде последней инстанции — с тем же успехом они обратятся к отечественной “бабке” или к экзотическому африканскому шаману.
Не лучшим образом ситуация складывается и в среде мирян, более или менее стабильно посещающих богослужения. Для многих из них ритуал является понятием не религиозным, но психологическим. В психологии ритуал есть зачастую непроизвольное действие, обеспечивающее стимуляцию жизненных отношений индивида, например, в одном храме под Киевом некоторые местные прихожанки считают, что в церковный двор можно заходить только через центральные ворота, и ни в коем случае не через заднюю калитку с другой стороны храма. Никаких объяснений подобным действиям они не дают. Психологи данный обычай объяснили бы как ритуал, обеспечивающий его участникам магический престиж, а религиеведы добавили бы к этому, что здесь имеет место табу . Трудно не согласиться с этим.
Выше мы упоминали о так называемом свечном благочестии. Для многих людей элементарнейший акт возжигания свечей в храме является чуть ли не самым основным в их “христианской” жизни. (Это все равно как если бы человек, намеревающийся купить ювелирное изделие, ограничился бы только тем, что выкрутил в ювелирном магазине дверную ручку и, всемерно довольный и даже не заходя в магазин, отправился бы домой, гордясь приобретением.) Боже упаси кого-нибудь постороннего дотронуться или переставить поставленные ими свечи!!! Это вызовет моментально бурю гнева и возмущения, посягнувший будет обличен в колдовстве и даже может схлопотать по рукам! Не лучше обстоят дела и со святой водой. Многие далеки от веры, что “капля освящает море” и поэтому настойчиво требуют от священника в дни, когда в храмах служатся молебны с водосвятием, чтобы он “хорошенько побрызгал” и принесенную ими воду, и их самих. Вере в невидимое освящение души благодатью Св. Духа через Таинства Церкви эти псевдоправославные люди предпочитают чисто психологическое самоуспокаивание — дескать, меня водою облили — теперь и здоровье будет, и грехи простятся.
Не свободны, к сожалению, от суеверий и предрассудков и многие представители духовенства. Так, известно, что в некоторых селах существует следующий обычай: когда наступает время какой-нибудь односельчанке рожать ребенка — священник спешит в храм “отверзать Царские врата”, чтобы тем самым обеспечить потенциальной роженице благополучные роды. Здесь налицо элемент так называемой гомеопатической магии (подражательной) — Царские врата кощунственно ассоциируются с женским лоном. Известен случай, когда некий священник запретил своим прихожанам причащаться (!) на праздник Преображения Господня, мотивируя запрет тем, что, дескать, “сегодня мы все причащаемся яблоками (?!)”. Некоторые священники вообще запрещают причащаться в двунадесятые и великие праздники без особой на то мотивации — все вы, мол, недостойны сегодня. Забывают только они об ответственности, которую несут перед Богом за свою паству, ведь смысл и центр православной общины — это Евхаристия, а не различные обрядовые мелочи. Тут впору вспомнить слова, обращенные к каждому поставляемому иерею при вручении Св. Агнца: “Приими Залог сей, о Нем же истязан будеши…”.
Перечислим еще некоторые суеверия и предрассудки, которые встречаются в современной церковной жизни.
Геронтомания — поиск “старцев”. Напрасно многие современные “старцеискатели” полагают, что ими руководят примеры великого старчества из истории христианства, отнюдь. Стремление многих православных к духовному рабству и зависимости от воли сомнительных “старцев” напоминает времена, когда после принятия Русью христианства по ее просторам ходили разные вещуны и волхвы, пугая нетвердых еще в вере людей гневом богов: неурожаями и болезнями. Или петровские и послепетровские времена, когда старообрядческие посланцы призывали всех бежать в скиты “от антихриста”. Таким образом, алармизм и эсхатологический психоз постоянно наблюдались в истории в различных вариациях и провоцировались “старцами”. “Старец” — это архетип многих народов, олицетворение мудрости, тайных знаний: друид, шаман, тибетский лама и т. п. Именно этот архетип заставляет людей искать “духовного сверхчеловека”, противопоставляющего себя и свою доктрину Церкви и Ее учению.
Технофобия — боязнь продуктов технического прогресса. Носителями этого вида фобии чаще всего выступают старые больные одинокие люди. Они считают, что компьютеры, банкоматы, аудио-видеотехника и т. д. суть “бесовщина”. Такие люди активно способствуют распространению всяких слухов о близком конце света. Технофобия и геронтомания тесно связаны между собой. “Старец”, боязнь техники и отождествление ИНН с “печатью антихриста” шествуют обычно вместе.
Ксенофобия — боязнь мнимо чужого и нового. Этот вид суеверия охватывает как мирян, так и духовенство. Ксенофобия, как правило, сочетается с разновидностью национализма — церковным национализмом, а также с невежеством. Вот примеры: некоторые священники и монахи запрещают читать книги известных православных богословов только под тем предлогом, что у этих богословов нерусские фамилии (Керн, Мейендорф, Шмеман, Блюм). Незнание истории Церкви и полноты христианской традиции в соединении с этнофилетизмом заставляют подверженных ксенофобии мирян и духовенство во всем неизвестном и непонятном им видеть происки “врагов Православия” или нечто совершенно чужеродное по отношению к Церкви, Которую они понимают крайне узко — в пределах лишь одной поместной Церкви, а иногда и монастыря, и даже прихода. Огромное недоумение у ксенофобов вызывает факт почитания Православной Церковью в лике святых некоторых римских пап. Некоторые священники даже стараются заменять слово “папа” словами “патриарх” или “епископ”, как будто слово “папа” — ругательство, а “патриарх” и “епископ” — эвфемизмы. Таким образом, “психология мелкого лавочника” заменила у ксенофобов соборное (кафолическое) сознание. Но ксенофобы не знают не только историю древней Церкви, но и особенности духовных традиций других современных Поместных Церквей, которые имеют право отличаться от русской или украинской традиций. Уверен, что в традициях и укладе жизни других Поместных Церквей нашлось бы много такого, что пришлось бы не по нраву нашим ксенофобам и было бы расценено последними как ересь и беззаконие.
Некрофобия — боязнь покойников и того, что с ними связано. Множество суеверий и предрассудков связано с похоронами. Этот первобытный магический страх не имеет ничего общего с христианским отношением к смерти. Люди, занимающиеся колдовством, стараются заполучить воду, которой обмывали покойника, или тряпки, которыми связывали покойному руки и ноги, в тщетной надежде, что эти предметы им помогут в их богопротивных занятиях. Не отстают от колдунов и родственники, и друзья покойника. После поднятия гроба они переворачивают табуретки, на которых гроб стоял, сидениями вниз, чтобы никто из живых не сел на них: вероятно, они считают, что эти табуретки способны нанести вред живым по принципу контагиозной (заразительной) магии. Зеркала и другие отражающие поверхности в квартире завешивают материей, но не для того, чтобы в день траура не прихорашиваться, а чтобы не увидеть в зеркале душу покойного. Наверное, по этой же причине оставляют возле портрета покойного и рюмку с куском хлеба. Таким образом, потустороннее бытие человеческой души видится некрофобам в узко-спиритуалистическом аспекте. Соседи покойного часто боятся нести венки, а принесшие землю в храм для “заочного” отпевания боятся потом эту землю заносить домой. Зато никто не боится превращать поминальный обед в языческую тризну — с песнями и обильными возлияниями алкоголя.
Уверен, что суеверий и предрассудков существует намного больше, чем описано в данной статье. Впрочем, и этого достаточно, чтобы сделать неутешительный, но правдивый вывод — нам всем (священникам, православным педагогам, катехизаторам, воцерковленным мирянам) нужно помнить, что мы, православные, должны жить и действовать как миссионеры в языческой стране.
Cвященник Дионисий Дунаев, канд. богословия
Комментировать